Самая настоящая - Маргарет Уэй Страница 17

— Однозначно так! Так вы еще никого не любили?

К своему великому удивлению, Оливии захотелось ответить честно.

— Думала, что люблю. Но все это длилось недолго.

— А в любовь с первого взгляда вы верите?

— А в свою бывшую жену вы с первого взгляда влюбились? — вопросом на вопрос ответила Оливия. Возможно, так и было. Она верила, что человека может обуревать шквал эмоций, которые легко принять за любовь. Когда при первой же встрече вспыхивает искра. В ее случае — опасная, обжигающая искра от огня его сексуальности.

— Мы с детства знакомы. Нет, на себе я coup de foudre не испытал. Расскажите о Джастине. — Мак-Элпайн присел, чтобы сорвать еще один цветок — пурпурный. — Вы еще вместе? — Он выпрямился и приколол цветок к ее густым золотистым волосам, а потом отступил, любуясь результатом. — Нет-нет, лучше не трогайте! — поспешно попросил он, когда девушка поднесла руку к голове.

— Я только хотела закрепить его понадежнее. И прошлый я уронила нечаянно. Просто при вас я всегда сама не своя!

— Да уж, вас смутить — раз плюнуть. И почему это, интересно? — Он посмотрел на нее со значением.

— Потому что вы австралиец! — не совсем в тему ответила Оливия и тут же спохватилась: — Ой, прошу прощения, я выразилась неточно. Я хочу сказать, вы такой прямолинейный, искренний, открытый. Англичане — люди более замкнутые.

— И вы считаете это достоинством? — полюбопытствовал Мак-Элпайн, не уточняя, что его предки тоже родом из Англии. Оливия и так должна была быть в курсе.

Все еще пытаясь противиться его обаянию, девушка заняла оборону.

— По крайней мере, для меня. Это мой стиль.

— Возможно, отчасти именно поэтому ваша жизнь до сих пор была такой тоскливой. А ведь она такой и была, Оливия, согласитесь? Несмотря на полное материальное благополучие. И лишь когда мы приехали сюда, вы стали более искренней в общении. Стали говорить то, что думаете. Постарайтесь и впредь держаться этой линии.

— Как скажете, босс!

— Да-да, именно. Это приказ! — улыбнулся Клинт и сверкнул глазами.

Оливия была рада порывам легкого ветерка, который немного охлаждал ее пылающие щеки. Она торопливо отвернулась, пытаясь хоть ненадолго укрыться от пытливого взгляда. Взгляда, который лишал всех привычных ориентиров. С каждым днем она все отчетливее понимала, что Оливия, которой она старалась быть все это время, чтобы угодить отцу, — не настоящая. Что навязанный ею самой себе образ противоречит ее внутренней сущности. И глаза на это открыл ей Мак-Элпайн — посторонний, по сути, человек.

«Зачем я поддаюсь его влиянию? Он имеет власть надо мной — и над телом, и над душой. Как я допустила это? Не слишком ли быстро я сдалась? Не слишком ли радикальные перемены происходят во мне?»

Со всех сторон доносилось звонкое птичье пение. Оливия подошла поближе к воде. Повсюду вдоль берегов росли кувшинки, и что удивительно-в каждой заводи цветы были какой-то одной окраски: в одной благородной лилово-синей, в другой — светло-желтой с медово-коричневой сердцевинкой, в третьей — насыщенно-розовой.

Оливия повернулась к спутнику и со всей непринужденностью поинтересовалась:

— Их специально так культивировали? Свой цвет для каждой лагуны? — Ей не хотелось обсуждать с ним трудные темы, чтобы не разругаться и не нарушить то шаткое равновесие, которое удалось достигнуть. Ей хотелось бы оставаться с ним друзьями. И по правде сказать, не только друзьями.

Мак-Элпайн медленно подошел к ней, во взгляде сквозило восхищение.

— Лотосы растут здесь сами по себе, Оливия. Это растение, характерное для наших широт — для Австралии и Северной Африки. В Древнем Египте цветок лотоса считался священным, вы наверняка об этом слышали. И во всех озерах и лагунах растут лотосы какого-то одного цвета. Во время паводка на нашей станции в Черри-Кантри целые мили покрываются белыми цветками, которые затем сменяют желтые.

— Как здорово! — Оливия стояла всего в паре футов от кромки изумрудной воды. Солнечные блики играли на крыльях планирующих вокруг стрекоз, порхающих с лилии на лилию. — А рыба здесь водится?

— Съедобная нет. Зато сюда в определенное время года устремляются разные водоплавающие, в том числе черные лебеди. Вы будьте сейчас поосторожнее, смотрите, куда ступаете. Берега здесь неровные.

— Все нормально, — заверила его Оливия.

Близость Мак-Элпайна все больше волновала ее. «Еще немного, — подумала она, — и я наделаю глупостей!» Больше всего на свете она боялась выставить себя на посмешище. Полный самоконтроль был до сих пор неотъемлемой частью ее характера. Она понимала, что не может контролировать себя, когда рядом такой мужчина, как Мак-Элпайн. «Бедолага Джастин — вот твой предел. Мак-Элпайн — это уже из высшей лиги!» — предупреждал внутренний голос. Господи, она многое отдала бы, чтоб избавиться от этой занудливой части своего «я». Уж слишком она привыкла на него полагаться. Вон Белла — ничто не останавливало ее от всех тех поступков, которые, по мнению Оливии, порой были на грани распущенности. И ничего! Может, именно такой стиль жизни более правильный?

Вдруг раздался странный громкий звук — шум десятков хлопающих крыльев. Подняв голову, Оливия увидела целую стаю радужно-пестрых попугаев, кружащих в прибрежных зарослях в поисках места для отдыха. От роскошного зрелища она замерла: тут и там мелькали птицы с оперением самых разных цветов — рубинового, изумрудного, сапфирового, алого. Слишком закинув голову, она почувствовала, как почва уходит из-под ног, и машинально схватилась за ветку ближайшего кустарника. Раздался хруст, и ветка осталась в руке англичанки. Оливия вскрикнула от испуга. Она неминуемо скатилась бы в воду, если бы не молниеносная реакция австралийца. Лев не смог бы двигаться быстрее. Мгновение, и рука Мак-Элпайна стальным обручем удерживает ее за талию.

— Браво, браво! — произнес он, то ли иронизируя над неловкостью гостьи, то ли, наоборот, поздравляя себя с успешной спасательной операцией.

Ноги отказались слушаться Оливию, она не могла выпрямиться и встать самостоятельно, будто ее внезапно парализовало. Дыхание сбилось и тоже никак не могло выровняться. Казалось, все птицы вокруг замерли на ветках в ожидании того, как же поступит теперь англичанка.

Мак-Элпайн развернул ее лицом к себе, но она не смела взглянуть на него.

— Оливия? — позвал спаситель, и в голосе его Оливии послышалась смесь тревоги и насмешки.

Ей показалось, она сейчас расплачется от досады. Вот был бы номер: ревущая девица двадцати восьми лет от роду. Казалось, будто силы окончательно ее покинули. Интересно, известны ли медицине такие случаи? Оливия не могла даже набрать в легкие воздуха, чтобы ответить. Волосы — и те повели себя наихудшим образом: болтались в полном беспорядке, развевались на ветру и лезли в рот и глаза. Тело, казалось, жило собственной жизнью и не собиралось повиноваться приказам головы. Она с ужасом почувствовала, что прижимается поближе к австралийцу. Это было удивительно приятно и шокирующе.