Ты – моё проклятие - Лина Манило Страница 17

Клим.

– Арс, ты за старшего, – говорю, выходя из дома. – С камер глаз не спускать, в дом не лезть. Если что подозрительное за воротами увидишь, сигнализируй.

Арсений кивает, даёт мне войти в гараж без лишних разговоров, но я вижу по его лицу: ему есть, что на это сказать. Но Арс, как никто другой, знает, что стоять у меня на пути – бесполезно. Смету́ и глазом не моргну. Потому не спорит, хоть иногда и пытается от чего-то меня уберечь. Но не сейчас.

Подумав немного, добавляю:

– Если Мария Степановна захочет прогуляться по двору, руки к ней тянуть не надо. Вообще не подходите к ней, только в случае крайней опасности и только, чтобы защитить. А так в камеры наблюдай за территорией и всё. Ясно?

Арс кривится, но кивает. Наверное, хорошо запомнил мою недавнюю реакцию на свою попытку к ней подойти.

О моей одержимости Бабочкой, если кто и наслышан, так Арсений – уж очень тесно мы с ним повязаны.

– Ещё будут распоряжения?

Только одно напоследок и можно ехать:

– Да, – подбрасываю ключи в воздух и распахиваю водительскую дверцу. – Отправь кого-то из парней в «Четыре сезона» через часик. Я распоряжусь, они соберут для Марии Степановны комплексный обед. Того, что есть в холодильнике, явно недостаточно.

И снова кивок головы. Не Арсений, а китайский болванчик, честное слово.

– Если Мария Степановна будет тебя спрашивать? – уточняет Арсений, а я забираюсь в салон своей машины.

– Не спросит, – отрезаю и захлопываю дверцу.

Ворота медленно открываются, я давлю на газ и срываюсь с места. Нужно решить этот вопрос быстро. Не хочу надолго оставлять Бабочку одну – слишком встревоженной она казалась, когда я уезжал. Ещё и завтрашняя поездка хрен пойми куда… неспокойно мне что-то.

Пока еду в условленное место, размышляю, в каком дерьме мы с ней оказались. Маша поверила мне – шрамы всё-таки впечатляющая штука. Поверила, но… но она не осознаёт ещё, каким именно образом оказалась в моём доме. Не знает, что отец сделал ради своих денег. Продал её и глазом не повёл. А захотел бы освободить, нашёл бы способ, но Нечаев не телится.

И чем дальше, тем мне всё меньше хочется, чтобы Маша узнала об этом. Потому что не только Нечаев продал её, но и я купил. Как вещь, ради мести – ей, её отцу, судьбе своей нормальной с вывернутым наизнанку чувством юмора. И почему-то кажется, что факт этой сделки может ранить мою Бабочку ещё больше.

Сейчас её шок пройдёт, она начнёт думать, задавать вопросы, сопоставлять факты – Маша всегда была умной, не уверен, что поглупела. Чёрт!

Останавливаю машину у обочины, распахиваю дверь и буквально вываливаюсь наружу. Вокруг лишь редкие автомобили, мчащиеся мимо по своим делам, да три кривые сосны в пять рядов. Тишина и благодать, а мне орать хочется, потому что не выдерживаю – захлёбываюсь во всей этой гнили, и, как не пытаюсь, легче не становится. Это цирк уродов, в котором я главный персонаж – вот, люди, смотрите на меня, ужасайтесь, ненавидьте, презирайте. Потому что меня самого тошнит от себя в разы сильнее.

Я достаю из голенища свой любимый нож, с которым никогда не расстаюсь – с ним спокойнее. Прицеливаюсь к темнокорому стволу дерева с грубыми наростами застывшей смолы и, прищурившись, бросаю. Точно в цель, надо же. Как робот, делаю десять шагов, вытаскиваю оружие и снова десять шагов в обратном направлении.

Десять шагов, десять бросков. Всё чётко.

Мне не становится легче, мне становится… никак. Вот за это состояние я и люблю игры с холодным оружием – мозги становятся на место, голова проясняется, а вместо лихорадочных скачков сердечного ритма – ровное биение пульса.

Значит, можно ехать дальше. До цели осталась пара километров, а я и так дохера времени потерял со своим срывом.

Выруливаю на узкую тропинку, где едва помещается широкий корпус моей Инфинити. Справа тянется чахлый лесок, слева почти высохшая речушка, и колёса пару раз прокручиваются вхолостую, когда чуть не вязну в заиленном участке дороги.

Одной рукой вытаскиваю из бардачка сигареты, закуриваю. Горький дым царапает горло, забивает лёгкие, но такие простые ощущения напоминают, что я всё ещё живой и почти нормальный.

Но метров через семьсот дорога снова расширяется, превращаясь в пологий спуск, который упирается в здание паба «Кровь и Песок». Странное название, место его нахождения ещё страннее, но атмосфера внутри приятная – это я знаю точно.

Лучше этого места нельзя было сыскать. В такой глуши ставят пивнушки не для того, чтобы считать прибыль – она владельцам нужна меньше всего. А вот интимная обстановка и никаких лишних ушей – сплошные плюсы. Кто в своём уме поедет в эту глушь, чтобы выпить пива? Только те, кто знает точный маршрут и ставит перед собой определённые цели.

Паркуюсь левее от входа, а вывеска пару раз мигает красным и затухает. Распахиваю дверцу, но выходить не тороплюсь – я ещё не докурил. Или с мыслями не собрался – хрен меня знает. Но когда оранжевый огонёк добирается до пальцев, выбрасываю окурок, втаптываю в гравиевое покрытие тропинки и, надев на голову капюшон, ставлю машину на сигнализацию. Неожиданно небо заволакивает тучами, и в воздухе отчётливо пахнет грозой. Или бедой.

Дёргаю деревянную дверь на себя и попадаю в царство полумрака, кантри и терпкого запаха солода. На одной из стен – прямо над барной стойкой слева – висит смотанное кольцом лассо, ковбойская шляпа и хлыст. От его вида меня передёргивает, но это непроизвольная реакция организма – привык уже за столько-то лет. Просто холодок по спине ползёт, а зубы сжимаются так крепко, что больно, но отпускает быстро.

Бармен, поблёскивая лысиной в свете ламп, лениво протирает пивной стакан и едва заметно кивает мне. Узнал. Слабое движение подбородком в сторону зала, и я понимаю, что меня уже ждут.

Окидываю взглядом небольшое помещение с грубой деревянной обшивкой стен, широкими полированными столами и замечаю одинокую фигуру в самом дальнем углу. Полумрак скрывает его от посторонних глаз, но это не из-за страха быть узнанным – просто так спокойнее.

Иногда людям нравится прятаться в тени, да я и сам из такой же породы ночных охотников.

– Клим Коновалов, – раздаётся хриплый голос Ильи Савельева, словно в горле этого человека вместо связок битое стекло. – Узнаю отцовскую породу. Когда-то мы с Петром были почти приятелями.

Я взмахиваю рукой, пресекая поток нахрен не нужной ностальгии, и занимаю место напротив. Кладу на стол перед собой пачку сигарет, серебряную зажигалку с орлом на корпусе и откидываюсь на спинку деревянной лавки.

– Об отце давайте как-то в другой раз поговорим. – Закуриваю, пуская вверх струйку дыма, а в ответ раздаётся тихое покашливание. – Времени в обрез.

– Тогда вернёмся к насущным вопросам, – в голосе слышна ухмылка, и мужчина подаётся вперёд.