Моя долгожданная любовь - Джил Грегори Страница 17

— Джим! — бешено заорал Дэнни. — Открывай проклятую дверь!

Ответа не было. Брайони собрала последние силы.

— Джим. — На фоне яростных воплей Дэнни ее голос прозвучал мягко и еле слышно. Она покачнулась от усилия, с которым ей приходилось выговаривать каждое слово. — Пожалуйста, открой дверь. Мне нужно… поговорить… с тобой.

К своему облегчению, она услышала щелчок засова, и дверь распахнулась.

Джим стоял перед ней. Позади него была темнота. Письменный стол, окна, шторы — все это силуэтами выделялось в темноте. Она едва различала лицо Джима, но отметила, что оно было напряженным, а глаза сузились. Она заметила также, что он пил.

— Джим. Нам надо… поговорить.

Она знала, что Росита и Дэнни стоят за ее спиной, и с величайшим усилием повернула голову.

— Оставьте нас, — шепнула она.

— Нет! — прогремел голос Джима. — Забирайте ее обратно в постель.

— Я не пойду! Я… должна… поговорить… с тобой…

— Это может подождать до утра. Док Уэбстер предписал тебе оставаться в постели как минимум сутки. Черт подери, неужели ты не в состоянии хоть раз в жизни сделать то, что тебе говорят?

Она не была готова к такому яростному тону и его резким жестам. В шоке она смотрела на него расширившимися зрачками.

— Джим, я лишь хочу помочь тебе. Потеря малыша ужасна для нас обоих. Нам нужно сейчас быть вместе. Надо…

Неожиданно она почувствовала, что последние силы оставляют ее. Она вцепилась в стену, пытаясь удержаться на ногах, но колени подогнулись, и она с отчаянным криком рухнула головой вперед. Не успели Дэнни и Росита броситься на помощь, как сильные руки мужа подхватили ее, не дав упасть на пол.

— Проклятие, она должна лежать! — бросил он и, быстро взглянув на белое, как мел, лицо и закрытые глаза жены, широкими шагами понес ее к лестнице.

Дэнни коснулся руки Роситы, когда она бросилась за ними.

— Нет, — тихо произнес он, глядя, как брат несет Брайони по ступенькам. — Оставь их. Возможно, наедине им удастся договориться обо всем. Теперь все зависит от нее.

Росита кивнула, помолившись про себя о том, чтобы Дэнни оказался прав и чтобы в эту ночь они решили меж собой все недомолвки.

Джим отнес жену в спальню и уложил в постель. Она открыла глаза и вгляделась в него. На ее лице отражались боль и усталость.

— Джим! — шепнула она и протянула к нему руки.

Он не шевельнулся. Изумленная Брайони не верила своим глазам. Она опустила руки и воззрилась на него.

— Дорогой, в чем дело?

Ее бросило в пот от такого безразличия. Она была убеждена, что его поведение в фургоне при возвращении из города было таким от горя и страдания. Но сейчас, видя его сжатые кулаки и ледяной блеск в кобальтовых глазах, она осознала, что дело не только в тоске и маскировке эмоций. Что-то еще, что-то страшное. Сердце Брайони захолонуло так, будто ее ударили в грудь. Она с трудом попыталась сесть.

— Джим, в чем дело? — снова спросила она дрожащим голосом. — Почему ты… злишься на меня?

Его лицо было неестественно напряжено. Он грубо ответил:

— Сегодня мы не будем об этом говорить. С этим вполне можно повременить до завтрашнего дня.

— Нет! Нет. Я должна… знать сейчас, что… происходит. — Неожиданно слезы снова обожгли ей глаза. Ее лицо сморщилось. — Джим, я так ужасно переживаю потерю малыша! Я… мне нужна твоя поддержка! Пожалуйста, обними меня и… Джим!

В ужасе она увидела, как он повернулся на каблуках и быстро зашагал к выходу. Она не могла поверить, что это не сон.

— Джим, в чем дело? — крикнула она рыдающим голосом, который остановил его и заставил резко обернуться. — Я не понимаю, за что ты так… наказываешь меня!

— Неужели?

Он подошел поближе, и вдруг Брайони в страхе заметила, что муж весь дрожит от ярости. Она глядела на этого человека, за которого вышла замуж, и не узнавала его. Это уже не был ее нежный, любящий супруг, он опять превратился в холодного, безжалостного стрелка, которого она знавала прежде и боялась. Судорога страха пробежала по ее спине и перехватила ей горло. Она вжалась в подушки, когда он приблизился и, как статуя, возвысился над ней у изголовья кровати.

— Неужели ты не понимаешь, куколка? — издевательским тоном переспросил он.

Наклонившись, он вдруг поднял ее так, что она оказалась на уровне его глаз. Его пальцы до боли впились в ее предплечья. У девушки перехватило дыхание, глаза расширились от ужаса. Грудь часто вздымалась и опускалась под прозрачным шелком ночной сорочки. Ее черные локоны прядями опутывали его руки.

— Тогда позволь мне объяснить! Я мог бы убить тебя за то, что ты натворила! Ты потеряла самообладание и как дура помчалась в город! Ты чуть не погубила себя! И убила ребенка только из-за своих безумных капризов! — Его глаза горели от ярости. — Это твоя вина, Брайони! — рявкнул он. — Только тебя следует винить за эту трагедию!

Эти слова пронзили ее, как удар грома.

— Нет! Нет! — воскликнула она, крутя головой, как бы пытаясь отвратить его гнев. — Как ты можешь это говорить? Джим, я совсем не имела намерения… навредить малышу… Я лишь хотела показать тебе, что ты не можешь распоряжаться мной как… хозяин…

— Хозяин! — Не веря тому, что услышал, он воззрился на нее. Когда до него дошел смысл ее слов, на его скулах заходили желваки. — Твой хозяин!

Хрип вырвался из его горла, он с презрением отпустил ее, и она упала на подушки. Глаза его метали молнии. С минуту он глядел на нее, и его дыхание стало жестким. Затем смех сорвался с его губ:

— Так у тебя уже есть хозяин, моя гордая куколка. Но это вовсе не я. Тобой управляет твой упрямый, несносный норов, и на такое управление не способен ни я, ни кто-нибудь другой. Ты рабыня своего собственного проклятого независимого нрава! Это он потребовал от тебя в качестве услуги подвергнуть риску твою собственную жизнь и жизнь твоего ребенка, и ты тут же подчинилась! В своей слепой покорности ты принесла ему в жертву своего неродившегося ребенка и… мою любовь. Надеюсь, ты теперь довольна, гордая, глупая, маленькая сучка! Надеюсь, твой хозяин заслужил это!

Его слова ранили ее более жестоко, чем физическая боль. В тоске и муке она подняла голову и умоляюще взглянула на него:

— Пожалуйста, Джим! Про… прости меня!

Ее сотрясали рыдания; до глубины души она была потрясена его гневными обвинениями.

Все, что он высказал, было правдой. Она не могла отрицать этого. Только ее собственная гордыня стала причиной потери ребенка. Боже мой, ее собственная глупейшая, безрассудная гордыня! Слезы покатились из ее глаз. Она выла, как загнанное животное.

— Я знаю, что это моя вина! — всхлипывала девушка. — Ты прав. — Она закрыла глаза. Слова, слетавшие с губ, были почти неслышны. — Но… я не собиралась причинить вреда ни себе… ни малышу! Ты ведь… знаешь это! Я не вынесу этой боли! О Джим, пожалуйста! Прости меня! — Она в отчаянии глядела на него, вновь простирая к нему руки; — Иди ко мне! Умоляю, прости меня за то, что я наделала… поддержи меня хоть капельку! Ты мне так нужен!