Обожествленное зло - Нора Робертс Страница 17

В ответ раздался общий гул одобрения, заставивший Клер переминаться с ноги на ногу.

– Ну, большое спасибо…

– Я для тебя специально сделала свое желе, – продолжила Мин, набрав воздуха. – Давай я его сразу поставлю в холодильник?

Открыв дверцу Мин нахмурилась. Пиво и лимонад, и какая-то модная закуска. «Ничего большего и ожидать не приходится от девчонки, вертевшейся в высших сферах Нью-Йорка, – подумала Мин».

«Соседи, – думала Клер, пока женщины разговаривали и суетились вокруг нее, – она не видела их уже несколько лет и не знала о чем с ними можно разговаривать». Откашлявшись, она попробовала улыбнуться. – Простите, я еще не успела сходить в магазин. У меня нет кофе. «—А также чашек и ложек», – подумала она.

– Мы не на кофе пришли. – миссис Негли взяла Клер за плечо и сухо улыбнулась. – Просто, чтобы поприветствовать тебя.

– Так мило с вашей стороны. Правда, так мило. А я даже не могу предложить вам сесть.

– Хочешь, мы поможем тебе разобрать вещи? – Мин шныряла повсюду, явно разочарованная отсутствием коробок. – Судя по размерам перевозочного грузовика, который был здесь утром, у тебя должна быть куча вещей.

– На самом деле, нет, это было мое оборудование. Я никакой мебели с собой не привезла. – Разозлившись от нацеленных на нее любопытных взглядов, Клер засунула руки в карманы. «Это хуже, – решила она, – чем интервью для прессы». – Я решила взять с собой только то, что нужно.

– Молодежь. – Сказала Мин с короткой усмешкой. – Порхают как пташки. Что бы твоя мама сказала, узнав, что у тебя здесь нет ни чайной ложки, ни своей подушечки для сидения?

Клер полезла за сигаретой. – Наверно, предложила бы сходить в магазин.

– Ну, мы тебе не будем мешать. – миссис Финч собрала дам со знанием дела, как если бы это были девятилетки. – Просто верни тарелки, когда время будет. Они все подписаны.

Они вышли гуськом, оставив запах шоколадных пирожных и цветочных духов.

– Ни одной тарелки в шкафу, – проворчала Мин. – Ни единой тарелки. Но в холодильнике у нее много пива. Мне кажется, что отец что дочь.

– Ой, Мин, замолчи, – сказала по доброте душевной Глэдис Финч.

Сумасшедшая Энни любила петь. Ребенком она пела сопрано в хоре Первой Лютеранской церкви. Ее высокий, приятный голос мало изменился за полвека. Как и не изменился ее необремененный разум.

Ей нравились яркие краски и блестящие предметы. Она часто наряжалась в три блузки, одна поверх другой, и забывала надеть трусы. Навешивала на руку звеневшие браслеты и забывала мыться. С момента смерти матери, двенадцать лет назад о ней никто не заботился, не готовил с вниманием и любовью еду и не следил, чтобы она ее съела.

Но город заботился о себе. Кто-нибудь из «Женского Клуба» или городского Совета каждый День подъезжал к ее ржавому, кишевшему крысами фургону, чтобы передать еду или посмотреть на последнюю коллекцию отбросов.

У нее было сильное и крепкое тело, как бы восполнявшее хрупкость рассудка. И хотя волосы ее совершенно поседели, лицо оставалось нежным и приятным, а руки были круглые и розовые. Каждый день, независимо от погоды, она проходила расстояние в несколько миль, таская за собой холщовый мешок. К «Марте» на пирожок и стаканчик вишневого напитка, на почту за цветастыми вымпелами и письмами, к «Гифт Импориум», чтобы изучить витрину.

Она прогуливалась вдоль дороги, напевая и бормоча себе под нос, осматривая землю в поисках сокровищ. Она настойчиво обходила поля и леса, и у нее хватало терпения простоять час, наблюдая, как белка лущит орех.

Она была счастлива, и ее бессмысленно улыбающееся лицо говорило о десятках не раскрытых ею тайн.

Глубоко в лесах было одно место. Расчищенный круг, с вырезанными на деревьях изображениями. За кругом была яма, из которой иногда доносился запах паленого дерева и мяса. Каждый раз, когда она отправлялась туда, кожа ее покрывалась мурашками. Она помнила, что была там ночью, когда ее мама уехала и Энни отправилась искать ее по холмам и лесам. Там она увидела такое, что от ужаса у нее перехватило дыхание. Такое, что еще несколько недель не могла уснуть. До тех пор, пока воспоминания не стерлись.

Она запомнила лишь кошмарное видение созданий с человеческим телом и головами животных. Поющих. Танцующих. Кто-то кричит. Но вспоминать ей не хотелось, так что она запела и стала думать о другом.

Больше она туда ночью не ходила. «Нет, сэр, по правдочке нет, ночью не ходила». Но иногда ее словно тянуло туда. И сегодня был именно такой день. Днем она не боялась.

– Пойдем мы дружно все к реке. – Ее девичий голос разносился в воздухе, когда она волоча за собой мешок, вступила в круг. – Прекрасной, прекрасной ре-е-еке. – Захихикав, она поставила ногу в круг, как перебарывающий страх ребенок. Шорох листьев заставил забиться ее сердце, но она захихикала, увидев проскакавшего в траве зайца.

– Не бойся, – крикнула она ему вдогонку. – Здесь никого нет, кроме Энни. Никого здесь нет. Никого здесь нет, – пропела она, двигаясь и раскачиваясь в своем танце. – Пришла в сад я одна, покуда роса с роз не сошла.

«У мистера Кимболла были самые красивые розы», – подумала она. Он иногда срезал ей цветок и предупреждал, чтобы она не поранила палец о шипы. Но он теперь уже мертв, вспомнила она. Мертв и похоронен. Как мама.

Наступившая на мгновение тоска была подлинной и острой. Затем она прошла, когда внимание Энни занял порхающий воробей. Она присела за пределами круга, опустив свое массивное тело на землю с поразительным изяществом. В мешке у нее был завернутый в вощеную бумагу сэндвич, который ей дала утром Элис. Энни ела его аккуратно, осторожно откусывая маленькие кусочки, напевая и бормоча себе под нос, и разбрасывала крошки разным маленьким Божьим тварям. Завершив трапезу, она ровно пополам сложила вощеную бумагу, затем опять пополам и уложила в мешок.

– Не сорить, – пробормотала она. – Штраф пятьдесят долларов. Не хотим мы тут сорить. Да, Боже любит меня-я-я. – Она начала подниматься, когда заметила нечто блестящее в траве. – Ой! Она подползла на четвереньках, раздвигая травинки и старую листву. – Симпатично, – прошептала она, разглядывая на солнце тонкий, посеребренный браслет. Ее простое сердце радовалось, пока она любовалась сверканием и блеском браслета. – Симпатично. – На нем было что-то нарисовано, похоже на буквы, но читать она не умела.

Карли

– Энни. – Она согласно кивнула. – Э-Н-Н-И. Энни. Что упало – то пропало. Тебя она любит, да, да, да. – Радуясь находке, она нацепила браслет на свое толстое запястье.

– Никто ее не видел. Шериф. – Бад Хьюитт положил фотографию Карли Джэймисон на стол Кэму. – Я всему городу показал. Если она через город прошла, то прошла незамеченной.

– Хорошо, Бад.

– Разнял драку в парке.

– Ну да! – Зная, что это необходимо, Кэм оторвался от бумаг.