Чужая дочь - Елена Арсеньева Страница 16

Наконец проговорила холодно:

– Я была не права.

Слова не шли с языка.

– И?.. – проговорил муж.

Да что он ее понукает, как лошадь!

– Ты извини меня, Лиля, – выдавила Маргарита.

А Лиля так и бросилась к ней, обняла, поцеловала в душистую щеку:

– Мамочка! Я тебя люблю! Очень-преочень!

Маргарита мстительно взглянула на мужа: мол, видишь, ничего страшного и не произошло, зря ты меня заставил унижаться! – и погладила Лилю по голове.

– Ну что ж, – сказал Говоров, спокойно окинув взглядом свое семейство, – с этим вопросом мы покончили. На повестке дня вопрос следующий. Я определил Константина в Суворовское училище. Там его воспитают полезным членом общества, а не маменькиным сынком!

Костя растерянно хлопал глазами.

– Нет! – возмутилась Маргарита, машинально поправляя манжеты Лиле. – Мальчик никуда не поедет!

– Поедет, – сурово произнес Говоров. – Это мое слово, и переиначивать его я не буду.

– Костя! – бросилась к брату Лиля, обняла. – А хочешь, я с тобой поеду?

– Нет, Лилька! – разнял он ее руки. – Мне самому нужно. Я ведь не маменькин сынок!

– Ну, как хочешь! – Лиля убежала из столовой.

– А если тебя что-то не устраивает, Маргарита, – спокойно продолжал Говоров, – можешь перебраться в город.

– Куда?! – презрительно спросила Маргарита. – В коммунальную квартиру?

Костя испуганно водил глазами от отца к матери. Он ненавидел, когда родители ссорились. Ну, хоть от их ссор он теперь точно будет надолго избавлен!

Между прочим, когда первая растерянность прошла, он даже обрадовался. Суворовское училище! Выйдет оттуда офицером! Да это же здорово! Сколько мальчишек об этом мечтают, как о величайшей награде! А мама почему-то решила, что это наказание. Женщины вообще ничего не понимают. Молодец, папка!

– Ну что ж, – поднялся из-за стола Михаил Иванович, – мы завтра уезжаем. Я в командировку – на месяц, а Костя в училище! Варвара, спасибо. Все было очень вкусно!

Костя с жалостью посмотрел на мать:

– Да мам, не волнуйся! Я с удовольствием буду там учиться!

Маргарита опустила глаза. Варвара, исподтишка косясь на хозяйку, убирала со стола.

Все правильно! Коте ежовых рукавиц очень не хватает! Вот только Лилечку жалко. Останется одна с Маргаритой Васильевной, отец-то ведь тоже уедет. А хозяйка – никогда не знаешь, с какой ноги она встанет!.. Придется Варваре за девочкой повнимательней присматривать. Уж она Лилечку в обиду не даст. Ну и Сережка – тоже не даст!

* * *

Михаил Иванович вернулся из командировки к столу, заваленному папками и бумагами. Новые циркуляры, приказы и распоряжения, докладные, письма… И все требовало внимания, само собой, немедленно.

Секретарь, Руфина Степановна, одобрительно посматривая на статную фигуру директора, выглядевшего еще более внушительно в габардиновом плаще с широкими подкладными плечами, отметила его усталое лицо, запавшие глаза и посочувствовала:

– За месяц столько работы у вас накопилось…

Говоров хмуро кивнул.

Руфина Степановна вздохнула. Конечно, по-хорошему все оставить бы на завтра, а сейчас пусть Михаил Иванович съездит домой, хоть немного передохнет. И как же некстати эта назойливая посетительница!.. Сейчас Руфина Степановна очень жалела о своей уступчивости, о том, что пообещала этой незнакомой женщине немедленно доложить о ней, лишь только Говоров появится. Но теперь делать нечего. Да и ее жалко, бедняжка измучилась совсем!

– Михаил Иванович, – робко начала Руфина Степановна, – тут вас женщина какая-то спрашивала. Целый месяц каждый день приходила… – Выглянула в коридор, крикнула: «Товарищ Говоров приехал!» – Может, примете ее?

Михаил Иванович вздохнул. Руфина Степановна нравилась ему именно своей человечностью. У некоторых сослуживцев в приемных такие, прямо скажем, церберы женского рода сидят, что даже близко случайных посетителей не пускают, не то чтобы с мольбой в голосе просить кого-то принять. Михаил Иванович всегда смотрел на таких мымр с отвращением, хотя с ним-то они были заискивающе любезны, что особенно раздражало. Но сейчас, после этой изматывающей поездки, Говоров не отказался бы от именно такой церберши в своей приемной. Чтобы спровадила всех подальше, в том числе какую-то там женщину, чтобы он мог уехать домой, поздравить Лильку с днем рождения, глотнуть винца, принять душ, а потом посидеть за накрытым столом с семьей и друзьями…

«Только на один вечер выдайте цербершу, ну пожалуйста, – попросил Говоров неизвестно кого. – А завтра пусть снова в приемную возвращается человеколюбивая и всем сочувствующая Руфина!»

Эх…

Можно, конечно, и самому рявкнуть: мол, утром, пусть приходит завтра утром! Но неохота разочаровывать преданную и верную Руфину, которая видит в своем начальнике сущий идеал.

Обременительно это – быть идеалом…

А куда денешься?!

– Приму, приму, – покорно вздохнул Говоров, снова потихонечку взмолившись невесть кому, чтобы дело у этой женщины было какое-нибудь простенькое и легко решаемое.

Ну где она там?

Говоров поднял глаза.

В дверях стояла Тася.

Мгновение они молча смотрели друг на друга, потом Говоров недоверчиво выкрикнул:

– Таська!

Этим криком у нее будто ноги подрубили – неловко плюхнулась на стул, стоящий у двери.

Говорова тоже не держали ноги – упал перед ней на колени, схватил за руки:

– Тася! Ты! Жива!

Она вдруг побелела, закинула голову, начала сползать со стула.

Говорову показалось, что Тася умирает, что он опять потеряет ее, только что найдя!

– Руфина Степановна! – заорал что было сил.

Секретарь влетела в кабинет. Глаза круглые – и от страха, и от любопытства.

– Руфина Степановна, что-нибудь… – взмолился Говоров, ничего не соображая от волнения и растерянности.

В общем-то, его секретарю тоже никогда еще не приходилось приводить в чувство женщин, теряющих сознание в кабинете ответственного руководителя.

– Может быть, нашатырь? – пролепетала Руфина испуганно.

– Да! – вскричал Говоров.

И, пока Руфина Степановна бегала за нашатырем, нетерпеливо бормотал:

– Тасенька… сейчас…

Ощупывал ее, оглядывал, с болью замечая, какая худая она, изможденная, как плохо одета: какой у нее нелепый, громоздкий, словно с чужого плеча, пиджак, какое застиранное платьишко, штопаные выцветшие чулки, стоптанные баретки…

Как тяжело Тася жила! Скудно… Но – жила! Вот что главное! И жива, и будет жить. Теперь он ее никуда от себя не отпустит!