Пленница Хургады, или Как я потеряла голову от египетского мачо - Юлия Шилова Страница 16

— А как же праздничный ужин?

— Не беспокойся. На праздничном ужине мы соберемся все вместе, одной большой семьей.

«Торжественный» ужин выглядел, на мой взгляд, как‑то нелепо. Я не привыкла есть на ковре, но понимала, что не могу показывать всем своим видом, что мне некомфортно. На ковре стоял довольно большой поднос, вернее, он был просто огромным. Вокруг этого подноса собралась вся семья. Все сели по‑турецки, принялись о чем‑то разговаривать на своем языке и есть. Праздничная каша из бобов была достаточно острой и невкусной. В Москве я бы никогда не притронулась к подобной пище, потому, что такую кашу можно есть только сильно проголодавшись, но уж никак не во время праздничного ужина. Котлеты из сои тоже не вызвали у меня особого восторга, но все же приглянулись мне намного больше, чем острая каша из бобов. Съев кусок сухой рыбы, я отодвинула от себя пустую тарелку и, посмотрев на свою свекровь, через силу улыбнулась:

— Спасибо. Все очень вкусно.

Свекровь не обратила на меня даже малейшего внимания и продолжала медленно поглощать пищу.

— Валя, тебе нужно обязательно научиться у моей матери готовить, — наклонился ко мне Валид.

— Я тебе лучше русский борщ сварю, пальчики оближешь! А шашлычок из свинины — это же просто чудо. Мы с друзьями всегда его на даче готовили.

— Я не ем свинину, — сморщился муж и произнес с особым достоинством — Я мусульманин, а мусульмане не едят грязное мясо.

— Вот черт, а я так свинину люблю! Точно, совсем забыла, мусульмане не едят свинину. Блин, я чувствую, что с шашлыком в Египте — напряженка. Придется отвыкать.

— Я бы хотел, чтобы ты приняла ислам, — заявил Валид.

— Я пока к этому не готова.

— Я тебя не тороплю. Я сказал, что я бы хотел, чтобы ты это сделала. Наш Коран похож на вашу Библию. В нем все очень четко прописано.

Уклонившись от ответа, я посмотрела на отца мужа и братьев, которые одновременно встали и направились на мужскую половину.

— Валя, ты помоги матери убрать посуду и принеси нам чай. А я пойду посижу с мужчинами.

— А что ты будешь там делать?

— Курить гашиш.

— Но ведь это же наркотик!

— Я не знаю, о чем ты говоришь, но иногда я курю гашиш.

— Зачем тебе это нужно?

— Затем, что я мужчина.

Валид направился следом за остальными мужчинами и, уходя, распорядился через полчаса принести на мужскую половину чай. Став собирать грязную посуду, я вдруг почувствовала, что мне почему‑то захотелось плакать. Мне вдруг показалось, что я попала в какое‑то Средневековье и на меня смотрят как на прислугу, рабу, никому нет никакого дела, что творится у меня на душе. В свои многочисленных сообщениях Валид постоянно писал мне о том, что его родители за нас молятся и мечтают, чтобы мы были всегда вместе. Глядя на мою свекровь, было достаточно тяжело представить, что эта женщина способна за меня молиться или, на худой конец, сказать хоть одно хорошее слово в мой адрес. Я вообще сомневалась в том, что эта мрачная женщина хотела видеть меня рядом со своим сыном. Мне было глубоко обидно, что я вытащила Валида из тюрьмы, а его мать даже не захотела в благодарность за это мне хотя бы улыбнуться. Да и какой‑то праздничный ужин странный, словно у нас сегодня не радостное событие, а поминки. Взяв приготовленный свекровью поднос с чаем, я направилась в комнату к мужчинам для того, чтобы подать каждому из них чай.

Валид посмотрел на меня какими‑то, безразличными, стеклянными глазами и, не говоря ни единого слова, принялся курить дальше гашиш. Как только мой поднос полностью опустел, я наклонилась к нему, как можно ближе и тихо проговорила:

— Гашиш — это наркотик. У нас в России за это полагается статья.

— Ты не в России, — раздраженно ответил Валид и жестом дал мне понять, что я должна уйти.

— Я не хочу, чтобы ты курил гашиш. Мне противно! Давай завязывай. У нас с тобой сегодня первая брачная ночь, а ты бросил меня на произвол судьбы и балуешься наркотой. Ты должен немедленно это прекратить: от наркоманов редко бывает хорошее потомство.

— Иди, помогай матери по хозяйству. Ты не должна находиться в комнате с мужчинами и слушать, о чем они говорят. Уходи.

— А ты не должен курить гашиш, — попробовала возразить я супругу.

— Я сам знаю, что я должен, а что — нет. Я мужчина, а ты моя жена и обязана меня слушаться и во всем подчиняться. Не зли меня!

Валид посмотрел в мою сторону таким свирепым взглядом, что я не стала испытывать судьбу и вышла из комнаты, ощутив, как на мои глаза набежали слезы. Я хотела было уйти в каморку, которую выделили нам с мужем, но свекровь как‑то грубо схватила меня на руку и подвела к большой куче грязного белья. Даже не зная арабского языка, я поняла, что мне необходимо всю эту кучу перестирать.

Пока я стирала белье, рядом со мной крутились младшие сестренки мужа и всячески пытались меня развеселить. От них веяло добротой и теплом. Они были какой‑то отдушиной и лучиком света в этом темном царстве с серыми стенами. Перестирав белье, я ушла в «свою» комнату, упала на кровать и дала волю чувствам. Вдоволь наревевшись, я достала свой мобильный телефон и принялась читать сообщения, которые еще вчера присылал мне Валид в Москву.

«Валя, твои глаза похитили мою душу. Теперь она навеки принадлежит тебе». Мои слезы закапали на экран телефона, я вытерла мобильный об юбку и прочитала следующее сообщение: «Я не хочу жить серой, безрадостной и одинокой жизнью. С тобой я решил полностью изменить свою жизнь». Прочитав последнее сообщение несколько раз, мне захотелось добавить к нему фразу «за твой счет». Получилось бы: «С тобой я решил полностью изменить свою жизнь за твой счет».

— Вот так более верно, — шепотом произнесла я и вытерла слезы. — В России на меня мужик за двадцать тысяч баксов молился бы, а этот делает вид, как будто я ему ничего не давала.

Набрав номер телефона своей мамы, я постаралась скрыть свою боль и тоску в голосе:

— Мамочка, ты будешь со мной разговаривать? У меня все очень хорошо. Я вышла замуж. Свадьбу мы решили сыграть позже, когда я привыкну к здешней жизни. Теперь я жена Валида. Он очень тебя любит и передает тебе пламенный привет. Сейчас мы приехали в Каир к его родителям, они приняли меня очень хорошо. Завтра мы уезжаем обратно к себе в Хургаду.

— Я очень рада за тебя, дочка, — грустным голосом сказала мать.

— У меня все хорошо, не волнуйся.

— Ты не голодна? — Мать тихонько всхлипнула, а я почувствовала, как мне захотелось вновь разрыдаться, но с огромным трудом мне удалось себя сдержать. Мать не должна знать, что творится у меня на душе. Пусть она думает, что у меня все хорошо и что я сделала правильный выбор.

— Мамочка, да что ты! Здесь все так вкусно. Скоро я сама научусь готовить арабские блюда.