Дороги хаджа - Самид Агаев Страница 16

– На что же вам придел понадобился? Жить что ли там будете?

– Кто же в храме живет? В храме молятся.

– В мечети живут, сам ночевал как- то.

– Ну что же с нехристей взять.

– А ты выходит священник христианский. Миссионер что ли?

– Инок я, братва послала меня.

– Какая братва?

– Ну, в смысле, братия. Настоятель сказал – иди в Иерусалим и уговори их отдать один из приделов храма русской православной церкви. А то там уже армяне подсуетились. И греки. Против греков мы ничего не имеем, но если у армян есть придел, то нам сам бог велел.

– Я против греков тоже ничего не имею, – заметил Егорка. – Да и против армян тоже.

– А ты их видал?

– Видал.

– А какие они из себя?

– Обыкновенные, чернявые, сливоглазые, большеносые.

– Вроде иудеев?

– Вроде. Водка ихняя крепка больно, да противна. В нос шибает. Арак называется. Пронимает зато сразу. Два армуды выпьешь и веселый.

Сообщение о водке монаха живо заинтересовало:

– Скажи, пожалуйста, а армуды это сколько?

– Вот так примерно, – показал Егорка, – это стаканчик такой в Азербайджане. Вверху широко, и внизу, а посередке узко, чтобы держать пальцами удобно была.

– Из чего ее делают, не знаешь? – не унимался Фома.

– Из винограда.

– Врешь, из винограда вино делают.

– Верно, а после того, как вино отожмут, отжатые ягоды настаивают, получается арак. А еще тутовую водку.

– А что за тута?

– Ягода в Азербайджане растет. На нашу малину похожа, только разных цветов – белая, черная, красная.

– Вот ведь как, – завистливо произнес Фома, – а тут живешь, окромя медовухи и браги ничего не знаешь.

– Что же тебе печалиться. Ты сегодня вино пил.

– Пил. А чего же не выпить с дороги, с устатку. Дай, думаю, попробую вина. У нас ить, в монастыре то, винцом особо не балуют. А кругозор свой расширять надобно.

– А что же ты в монастыре делаешь? – спросил Егорка

– Да все делаю, чего игумен скажет, то и делаю, куда пошлют. Быват и в поле работаем, а то быват и рыбу ловим.

– И так все время?

– Да.

– А молиться не пробовали?

– Чего ж не пробовали, – обиделся Фома, – мы и молимся, когда не работаем. Но вообще-то я переписчик.

– И что же ты переписываешь?

– Всякое, что дадут, то и переписываю. Жития святых, евангелия разные.

– Почему разные, их же, кажется четыре всего.

– Да нет, брат, их значительно больше. А ты, значит, в Ширван идешь?

– В Арран, если быть точнее.

– Арран, Ширван, мне все едино, – сказал монах, но тут же добавил, противореча себе, и, выказывая географические познания, – а чего же сюда пришел. Тебе же прямиком на Дербент сподручнее.

– Нет уж, – заявил Егорка, – один раз пошел, да в беду попал. Морем лучше. Сяду в порту на судно, да поплыву до Баку. А там прямиком на Байлакан.

– А я вот морем боюсь плыть, – посетовал монах. – Да деваться некуда. До Персии плыть надо. А на твоем месте, я бы так туда не рвался.

– Что так?

– Татарва там.

– Откуда тебе ведомо? – настороженно спросил Егор.

– А нам многое ведомо в отличие от мирян, – спокойно ответствовал Фома. – Я гляжу, много ты знаешь про те края, доводилось бывать?

– Жил я там, – ответил Егорка, – да жизнь моя не всегда была весела. Полтора года провел в рабстве. Хороший человек один выручил. По гроб жизни ему обязан.

– К нему, что ли идешь?

– К нему тоже. Сестра у меня в Нахичеване живет. Ты правду ли сказал про татар.

– Правду.

– Далеко ли до Астархана? – после короткой паузы поинтересовался Егорка.

– Сказывали недалече, к вечеру будем. Главное, чтобы в гавани судно попутное попалось. Бывает, что сидишь там неделю, пока не сядешь.

– Так ты бывал здесь?

– Нет. Братва рассказывала. В смысле братия. Ну, так как?

– Что как?

– Может, вместе пойдем? Нам почти по дороге. Выйдешь в Баку, а я поплыву дальше.

– Но ты, кажется, боишься плыть морем, – напомнил Егорка

– Это, верно, боюсь, – согласился Фома, – однако сушей, еще опасней. На море, по крайней мере, татарва не водится.

– А ты их видел, вообще?

– Бог миловал. Они как появились, так и исчезли.

– Почему говоришь – Бог миловал?

– Если бы я их видел, то с тобой бы сейчас не разговаривал. Те, кто их видел, либо уже в раю, либо в Татарии. Хотя в плен они не особо брали.

Беседуя, таким образом, путники, не договорившись ни о чем, тем не менее, продолжали идти вместе в одном направлении. К вечеру они, в самом деле, увидели мачты кораблей, стоявших в гавани. На многих из них, не смотря на поздний час, шла работа. Грузчики сновали по трапам с мешками, бочонками и ворохами шкур. Фома остановился возле одного судна и заговорил с капитаном, следящим за погрузкой, спрашивая, не возьмет ли он пассажиров. Тот, выслушав обращение, покачал головой.

– Кажись, не понял, – заметил Фома и перешел на греческий. Егорка, будучи когда-то скованным с греческим философом одной цепью, понимал все. Но капитан вновь покачал головой.

– Вот басурман, – в сердцах сказал Фома, – как ему растолковать-то?

Тогда за дело взялся Егорка, спросив, куда тот держит путь. Капитан, с ленивым любопытством глядя на славянина, свободно изъяснявшегося по-тюркски, охотно назвал все пункты следования. Судно совершало каботажное плавание вдоль западного побережья Каспия, заходя во все порты.

– Возьмешь пассажиров? – спросил Егорка.

– Каюта у меня только одна, да я в ней сплю – ответил капитан.

– Это ничего, мы на палубе посидим.

– Можно, – согласился капитан.

– Что он говорит, – не выдержал Фома, – куда плывет?

– Он плывет в Персию, а нам действительно, по дороге. Так что прошу на борт.

– А ты по-басурмански говоришь, ай молодец! – восхитился монах. – Да тебе в дороге цены нет. Токмо погоди, еды надобно купить. Где здесь базар? Спроси, сколько он еще стоять будет?

На вопрос капитан ответил – мол, столько, сколько будет идти погрузка, а затем, сразу отчалит.

– Ты тогда стой здесь, – торопливо сказал монах, – а я побегу, вона вижу торговые ряды. Упроси его, если что, денег посули, я ему заплачу.