Коронованная любовью - Барбара Картленд Страница 16

— А если бы вас схватили, что произошло бы?

— Меня расстреляли бы и тем лишили бы возможности объяснить, что я не собирался вас уничтожить.

Наступила долгая пауза. Потом Хиона сказала:

— Почему вы… решили меня спасти?

— Я не хочу воевать с девочкой, которая слишком юна, чтобы знать, чем чреваты ее поступки.

В его голосе прозвучало презрение, и Хиона спросила с интересом:

— Это единственная причина, почему вы меня спасли?

— Последние две недели славонские газеты были полны вами — превозносили вашу красоту, объясняли, как вы молоды. Слишком, слишком молоды, чтобы стать супругой короля Фердинанда. Что заставило вас согласиться на этот брак?

Человек во мраке говорил почти зло и, прежде чем Хиона успела ответить, добавил тоном, который раньше не употреблял:

— Ну конечно! Какая женщина способна устоять перед троном?

— Это не так! Совсем не так! — гневно ответила Хиона.

— Вы не хотите быть королевой?

— Нет, если король так стар, что почта годится мне в деды! И я не хочу выходить замуж за человека, которого не люблю!

— Любите? — повторил он. — Неужели вы хотите сказать, что бывают королевские браки по любви?

— Мои отец и мать горячо любили друг друга, — возразила Хиона. — И к их браку были препятствия потому что он был младшим сыном короля без королевства, но они очень друг друга любили и… и после его смерти мама так никогда и не стала прежней.

В ее голосе была особая трогательность, и после паузы человек во мраке сказал очень тихо:

— И вы надеялись обрести такую любовь?

— Конечно! Моей сестре судьба улыбнулась. Она нашла человека, которого любит и который любит ее. Если бы я отказалась поехать в Славонию или убежала бы и скрывалась, как я было решила сделать, тогда бы сюда заставили поехать Хлорис. Королева ведь сначала выбрала ее.

— Я могу понять, что произошло, — сказал человек во мраке. — И все же это возмутительно, это гнусно, что вас отправили сюда в полном неведении, чего вам ожидать или что такое брак с мужчиной, который… который настолько старше вас.

На последних словах он замялся, и Хиона почувствовала, что сказал он совсем не то, что собирался.

— Но я здесь, — сказала она тихим голоском, — и мне остается только выйти за короля, как и было уговорено.

Она услышала, как он со свистом втянул воздух, словно мысль об этом его возмутила и рассердила.

Но время шло, а ей столько еще хотелось узнать, что она сказала торопливо:

— Прошу, расскажите мне еще о том, что происходит. Так страшно ничего не знать, а от меня все скрывают. Насколько сильны патриоты?

Ей показалось, что он не ответит. Но секунду спустя он сказал:

— Настолько, насколько можно быть сильными без денег на оружие.

— И для страны действительно было бы лучше, если бы у власти стояли они, а не нынешний король?

Ответ она знала заранее, но хотела услышать эти слова от него.

И вновь она услышала, как он глубоко вздохнул, словно она предлагала ему сложную задачу.

— Что вам вообще известно о положении на Балканах в настоящий момент?

— Очень мало, — призналась Хиона. — Пока был жив папа, я знала гораздо больше, потому что он очень интересовался балканскими государствами и обсуждал положение в них со мной. Но английские газеты словно бы интересуются только великими державами, а мы бедны и ведем очень уединенную жизнь в Виндзоре и поэтому не слишком осведомлены.

— Хорошо, я попробую вам объяснить, — сказал человек, сидевший напротив нее. — 6 тысяча восемьсот семьдесят первом году возникла Лига трех императоров — австрийский, германский и русский императоры согласились сотрудничать для поддержания мира. Но только теперь, три года спустя, мы здесь в Славонии поняли, что их понятие о мире подразумевало включение всех независимых балканских стран в Австро-Венгерскую империю, которая подчиняется Германии.

Хиона ахнула:

— Неужели это правда?

— Поверьте мне, балканские страны одна за другой утрачивают независимость, и Славония очень скоро будет полностью австриизирована… или германизирована, если хотите.

— Я… не понимаю, — сказала Хиона. — Если так, то почему король выбрал в невесты английскую принцессу?

— Его принудила славонская партия в парламенте. И большая часть народа верит, что это единственный способ спасти страну от полного австро-немецкого засилья. Газеты больше года твердили, что только Великобритания может спасти Славонию. Собирались многолюдные митинги, писались настойчивые петиции, даже вспыхивали беспорядки — с единственной целью заставить короля выполнить волю народа.

Хиона промолчала, и секунду спустя он добавил;

— Так что королю пришлось уступить, чтобы избежать открытой войны, а то и революции, которые вспыхивают во всех балканских странах.

— Да-а… теперь я поняла.

— Но некоторые среди нас, — продолжал он, — считают, что этот брак укрепит положение короля, и вот они-то были готовы уничтожить вас, лишь бы помешать вам влить новые силы в монархию, которую они ненавидят и презирают.

— Потому что король австриец? — спросила Хиона.

— Есть и другие причины.

— Какие же?

— Не вижу смысла обсуждать их. Я спас вашу жизнь, вы спасли мою, а теперь мне пора. Могу только надеяться, что в будущем вы обретете немного счастья.

По его тону Хиона поняла, что он считает это очень маловероятным, и сказала порывисто:

— Мне страшно! По-моему, теперь мысль, что мне предстоит брак с незнакомым стариком, страшит меня даже больше, чем при отъезде из Англии.

— Я понимаю, — сказал человек во мраке. — И все же вы можете помешать тому, чтобы Славонию проглотили, как были проглочены другие страны.

— Я попытаюсь помочь вашей Славонии, — ответила Хиона. — Но понимаю, что это будет очень трудно.

— Слишком трудно, — резко сказал он, — и слишком тяжело для такого юного существа, как вы. Вам надо быть счастливой, свободной, а не превращаться в пешку в политической игре.

— Я так и сама думала, — ответила Хиона, — но мне оставалось только смириться с волей королевы.

— Не думаю, что она да и вообще кто-то в Англии имели хоть малейшее представление о том, что вас ожидает здесь.

Он сказал это очень тихо, словно себе, а не Хионе, и она испуганно вскрикнула:

— О чем вы? Что от меня скрывают? Я знаю, что-то есть такое, но никто не хочет говорить со мной откровенно. А мне будет легче взглянуть в глаза фактам, чем воображать ужасы, быть может, куда более жуткие, чем те, которые меня подстерегают на самом деле.