Тайники души - Линн Остин Страница 16

– И без л-л-лунок для рыбалки!

Голос Люка прошелестел очень слабо, и я сомневалась, что расслышала его. Но затем вспомнила, как сонными летними вечерами Сэм водил сыновей на рыбалку. Наверное, Люк тоже это помнит.

– Да, наш папочка любил рыбалку, – откликнулся Джимми. – Интересно, ему разрешат рыбачить на Небесах?

– Это же рай! – воскликнула тетя Батти, разведя руками. Судя по всему, это и был ответ на все вопросы. – Кто еще хочет мороженое?

Мы вшестером съели целое ведро. Гейб сказал, что исцелился, но, коснувшись его лба, я почувствовала, что он все еще горячий.

Тетя Батти решила завершить вечер «чтением литературы», как она это назвала. Я сама раньше читала детям Генри Уодсворта Лонгфелло, но никогда не замечала, сколько в его поэмах смертей. Жена кузнеца в «Деревенском кузнеце», дочка капитана в «Гиперионе». Выдержав сколько можно и отослав детей спать, я набросилась на тетю Батти, как львица, защищающая своих львят.

– Не смейте больше читать детям грустные поэмы о смерти, слышите?! Мы достаточно настрадались!

Но мои слова отлетали, будто горох от стены…

– Смерть – часть жизни, лапочка. – Радостная улыбка никогда не покидала тетиного лица, а спицы так и порхали в ее руках. – Все в мире обречено на смерть. Так уж Господь сотворил.

– Тогда, думаю, ему наплевать на жизнь.

– Это не так. – Тетя встала, взяла меня за руку. Вязанье упало на пол. Выражение лица тети Батти выдавало волнение. – Жизнь очень ценна для Господа. Поэтому он сотворил ее такой хрупкой и недолговечной.

– Это бессмысленно.

– Как раз наоборот! Он сделал жизнь такой хрупкой, чтобы мы ценили ее, так же как и Он. Вот ты, например, обращаешься с железными сковородками и вполовину не так аккуратно, как с лучшим столовым сервизом. Господь хочет, чтобы жизнь была ценна для нас. Поэтому она хрупкая, как фарфор.

Все ушли спать, а я осталась сидеть за столом в кухне, потому что знала: я все равно не засну.

Слова тети Батти ранили меня и саднили, как заноза. Почему я не ценила жизнь своего мужа? Почему все воспринимала как должное? Почему пользовалась им, как старой кастрюлей? Ответов не было, остались лишь сожаления…

Я решила пойти спать. Встав из-за стола, первое, что я увидела, был рюкзак Гейба. Я вспомнила, что не дочитала его последний рассказ.

Достав тетрадь, озаглавленную «Блудный сын», я нашла место, на котором остановилась.

Я писал, что Саймон был моим единственным братом, но это не совсем так. У нас в семье было трое братьев. Джонни был младшим, я – старшим, а Саймон – средним. По непонятным причинам Джонни был отцовским любимчиком. Джонни это знал и всякий раз помыкал нами.

– Я расскажу папе! – всегда угрожал он нам, когда все шло ему наперекор.

К сожалению, это была не пустая угроза. Саймону и мне частенько попадало.

Джонни был любимчиком, а меня отец на дух не переносил. Я никогда не понимал почему. Как бы я ни старался, я никогда не мог ему угодить. Младший брат завоевал отцовскую любовь, ничего не делая, а я снискал гнев одним лишь своим существованием.

В Библии говорится, что Иосиф был любимцем отца и братья так его ненавидели, что и слова доброго о нем не могли сказать. Я то же самое чувствовал к Джонни. Когда представился случай, ради общего блага братья избавились от Иосифа. Так же поступил и я. Джонни мертв. Я убил его.

Это случилось холодным декабрьским днем после Дня благодарения. Выпал снег, навалило много сугробов, и мы с Саймоном решили покататься на санях с холма возле пруда.

Конечно, Джонни увязался за нами, как и всегда. Он портил нам все удовольствие и заставлял каждый раз затаскивать его на холм.

Через некоторое время Саймон устал от нытья и скулежа Джонни и ушел домой. Я хотел пойти вместе с ним, но знал, что Джонни последует за мной. Я схватился за его сани и так сильно толкнул, что они съехали с холма и остановились только посередине пруда. Я решил, что, пока он будет их доставать, я смогу ускользнуть.

Джонни тут же начал орать:

– Достань сани, или я расскажу папе!

– Сам доставай!

Я знал, что Джонни до смерти боится провалиться под лед. Он даже не надевал коньки, пока мы с Саймоном не прокатимся пару раз по пруду и он не удостоверится, что лед толстый.

Джонни и летом боялся пруда, потому что плохо плавал. Он никогда не прыгал с тарзанки в воду. Сейчас я наблюдал за тем, как он переводит взгляд с саней на меня и обратно. Ясно, что он до смерти испугался.

– Трусишка! – дразнил я. – У тебя кишка тонка!

– Я не боюсь! – Голос Джонни раздражал меня до скрежета зубов.

– Ты боягуз! Ты до смерти боишься и шаг сделать, чтобы достать эти дурацкие сани!

– Нет, не боюсь!

– Так докажи! Слабо? – Я скрестил руки и уставился на него. – Слабо?! – Я обожал дразнить Джонни.

Я наблюдал за ним. Он сделал несколько шагов к берегу, остановился и спросил:

– Тут не опасно?

На самом деле я этого не знал: еще не было сильных морозов. Но ненависть не давала мне отступить.

– А как ты думаешь, дурачок? Твои сани ведь не утонули?!

Джонни сделал еще пару неуверенных шагов. Снег странно заскрипел у него под ногами. Я зло рассмеялся.

– Трус!

– Нет! – Его голос дрожал, как будто он ехал на машине по ухабам.

– Так иди и достань сани!

Я отвернулся и пошел прочь. Джонни будет кружить неизвестно сколько, прежде чем осмелится ступить на лед. А я тем временем смогу исчезнуть и избавиться от него.

Я начал взбираться на холм, но тут услышал хруст снега за спиной. Я не знал, пошел ли Джонни на пруд или возвращается назад. Мне было все равно.

Внезапно что-то изменилось. Я услышал треск – так ломается старое дерево. Это был самый ужасный звук из всех, что я слышал. Шум нарастал, он был похож на треск дров в печи. Джонни закричал.

Я обернулся как раз в тот момент, когда Джонни ушел под воду. Он боролся, размахивал руками, затем исчез под кромкой льда, растворившись в угольно-черной воде.

Это был самый страшный момент в моей жизни. Я снова и снова прокручивал его в памяти. Я хотел повернуть время вспять, желая погибнуть вместо брата.

Мой отец не знал правду о его смерти. Лишь одному человеку известно, что произошло на самом деле, но, думаю, она никогда об этом не расскажет. Меня прокляли, как Каина, и я обречен скитаться за убийство брата.