Наваждение - Елена Ласкарева Страница 16

Прическа сооружалась с вечера.

Лидия пришла, притащив с собой целый чемодан лаков, гелей для волос слабой и жесткой фиксации, фенов, щипцов, бигуди, папильоток и еще всевозможных парикмахерских принадлежностей, которым и названия-то сложно было подыскать.

Первое, что она сделала, — это создала для себя творческую атмосферу: приструнила родителей, с утра пиливших Катю за итоговые тройки.

— Какая вам разница? — набросилась она на отца и мать. — Никто в этот аттестат в жизни не заглянет! В Средней Азии, между прочим, необразованные девушки ценятся выше всего. Кому нужна шибко умная жена? Мужики этого терпеть не могут.

— Но ведь ты у нас, Лидочка, умная? — присмирев, возразила мама. — А муж тебя на руках носит.

— А потому и носит, что веду себя по уму: притворяюсь, что глупее его.

На эту житейскую мудрость мать не нашлась что возразить, зато Катя радостно подумала: «А мне и притворяться не надо будет. Я и так… Значит, нас с Димочкой ждет счастливая семейная жизнь! Вот хорошо-то…»

— Садись, позвоночник! — скомандовала Лидия, выставив стул на освещенный центр комнаты. — Будем колдовать. Вот отрастила патлы, кикимора, — не расчешешь!

Колдовство длилось почти до полуночи, и в результате, когда Катя почти уже теряла сознание от неподвижности и густых парфюмерных испарений, Лида вполне удовлетворила свою неутоленную страсть к архитектуре. Не получилось с платьем — отвела душу, возводя монументальную прическу.

В итоге на голове у Кати возник не то орбитальный комплекс из нескольких состыкованных между собою космических станций, не то целый фантастический город будущего с круглыми жилыми зданиями, транспортными магистралями, а возможно, еще и театрами, стадионами и аэропортами.

Надо лбом и на висках лежали толстые валики наподобие диванных, на макушке топорщились букли в виде спиральных антенн.

Любая японка, увидев сие творение, действительно крепко призадумалась бы…

Все это было тщательно замазано фиксирующими гелями, да еще и залакировано. По прическе можно было постукивать пальцами, как по африканскому барабану.

— Отпад! Вот что значит талант! — с гордостью похвалила сама себя Лидия и нанесла последний штрих: приколола к Катиным волосам — вернее, к тому, что прежде было волосами, — крупную шелковую розу, срезанную с платья.

— Прямо вот так и идти? — несмело спросила Катя, у которой уже заплетался язык и все плыло перед глазами. — А не подумают, что я… того?

— А тебя, милая моя, и так считают малость чокнутой, так что какая разница! Не боись. Я плохого не посоветую.

В довершение всего Лидия велела родителям забрать у Екатерины подушку и припрятать ее подальше, от соблазна.

— Сегодня наша выпускница будет спать на бревнышке, чтоб не разрушить мое произведение, — сказала она тоном доктора, прописывающего процедуры. — А что, японские аристократки всегда так поступают.

Возразить Катя не решилась. Ведь умная и щедрая Лида так много для нее сделала, зачем же ее огорчать! Тем более что старшая сестра, по всеобщему признанию, «умеет жить», а значит — и правда плохого не посоветует.

* * *

«Говорят, что киты — не рыбы, а млекопитающие. А мне снится, что я — чудо-юдо Рыба Кит.

И на мне держится весь мир.

Вернее, вначале мир покоился на трех китах, но два других уплыли. Я их не удерживала.

Ведь это были самец и самка, влюбленные друг в друга. Я понимаю: им необходимо было уединиться.

А я осталась одна, приняв на себя всю тяжесть нашей планеты. Ведь если я тоже покину свой пост, то Земля погрузится в пучины океана и погибнет.

Погибнет, как тот прекрасный храм, от которого над водой осталась только верхушка колокольни…»

Наутро, после бревнышка, голова была тяжелой, точно свинец. А может, это торжественная прическа так много весила.

К вечеру, к началу школьного бала, мигрень стала совершенно невыносимой, и Лида заставила выпускницу наглотаться но-шпы и спазмалгона, авторитетно объяснив причину Катиного недомогания по-своему:

— Волнуешься, дорогая моя. А зря. Надо быть всегда спокойной, как танк, и тебя станут уважать.

— А разве танки спокойные?

— Не язви.

Родители не сочли нужным пойти на Катин выпускной, зато Лида решила сопровождать сестричку, над которой в эти дни вообще взяла шефство. Она ведь закончила эту же самую школу, и теперь ей было интересно «людей посмотреть и себя показать».

Лидия, однако, проявила не только энтузиазм, но и недюжинную деликатность, даже самопожертвование: надела не самый дорогостоящий и умопомрачительный наряд, чтобы не затмить своим блеском Катюшу.

Зато она распорядилась, чтобы личный шофер мужа подвез их обеих прямо на школьный двор и там услужливо распахнул перед ними дверцы, как перед самыми важными персонами…

Лидины предсказания вполне оправдались: Катино появление в новом обличье, да еще из «мерседеса», произвело настоящий фурор. Одноклассники оторопели и замолкли.

Непонятно только, от восторга или от другой какой-нибудь эмоции…

Андрей Андреевич не любил произносить длинных речей, а потому открыть торжественный выпускной вечер было поручено завучу, словеснице Нине Яковлевне.

Впрочем, она и без того по справедливости имела право первенства, так как была тут старейшей учительницей. Давно уже выйдя на пенсию, работать Нина Яковлевна все еще продолжала: ни школа не могла без нее обойтись, ни она без школы.

Маленькая, сморщенная и сгорбленная, с тихим дрожащим голоском, завуч умела, однако, заставить слушать себя. И выступила она так, что многие из сидящих в зале, особенно родители выпускников, прослезились.

Нарядные девчонки, которые сегодня все без исключения казались красавицами, тоже наверняка разревелись бы, если б не густой, яркий, вечерний макияж.

— Ну а теперь, — объявила Нина Яковлевна, — приступим к самому главному. Сейчас каждый из вас получит документ, который свидетельствует о том, что отныне вы больше не дети. Да-да, дорогие мои, вы вступаете во взрослую, самостоятельную жизнь… хотя для нас вы всегда будете детьми… маленькими вертлявыми непоседами… Ах!