Когда не нужны слова - Ли Бристол Страница 16

И вот однажды ей показалось, что ее усилия вознаграждены: Мадди открыла глаза и взглянула на нее. Правда, ее прежде ясные синие глазки провалились и стали мутными, но взгляд был осмысленным. Едва шевеля распухшими губами, она прошептала:

— Я умираю.

— Нет! — запротестовала Глэдис. — Тебе стало лучше. Ты сегодня совсем молодцом…

Мадди не слушала ее. Отыскав руку Глэдис, она схватила ее слабыми пальцами.

— Обещай мне, — хрипло прошептала она, — что найдешь моего отца. Расскажи ему… Не позволяй моим родителям горевать обо мне.

— Ты еще сама им обо всем расскажешь, — сказала Глэдис.

— Мой медальон…

— Ты хочешь взять его в руки? Снять его? — спросила Глэдис.

— Возьми его и отдай им. Тогда они все поймут. Надень мою клетчатую накидку, чтобы они тебя узнали. И скажи им… — тяжело дыша, с трудом сказала она, — скажи, что я их не забыла. Обещай, что сделаешь это, что бы ни случилось.

Глэдис понимала, что никогда не сможет выполнить этого обещания. Но она знала и то, что это обещание следует дать и что она должна сдержать его даже ценой своей жизни. Она приложила руку Мадди к своей щеке, орошая ее горячими слезами.

— Обещаю, — сказала она. — Я им скажу.

Девушка успокоилась и закрыла глаза, даже дышать ей, кажется, стало легче. Но еще до заката солнца Мадди Берне умерла.

Предсказание капитана сбылось: в сиднейский порт и впрямь вошел корабль-призрак. Умерли более шестидесяти процентов заключенных, девять из четырнадцати пассажиров и большая часть экипажа. Командование на судне принял второй помощник капитана, на которого обрушилось столько различных проблем, что его не волновали такие вещи, как подсчет мертвых тел или предупреждение портовых властей о возникшей ситуации, в результате чего «Мария Луиза» вошла в порт точно по расписанию, а на берегу никто не знал о том, что случилось. Поскольку последний труп вместе с зараженными постельными принадлежностями и одеждой был сброшен в море несколько недель назад, а новых случаев болезни не отмечалось, второй помощник счел, что на этой стадии в карантине нет необходимости. Единственное, чего ему хотелось, — это поскорее сбыть с рук судно, перевозившее смерть, встать ногами на твердую землю и, как он торжественно поклялся себе, никогда не пускаться в плавание до конца своих дней.

Глэдис не знала, что тело Мадди сбросили в море одним из последних, потому что Джек Корриган больше не приходил к ней. И вообще никто не приходил. Может быть, думали, что она тоже умерла. Она поняла, что никому до нее нет дела.

Ей некуда было идти, поэтому она осталась в каюте Мадди. Пищу и воду она брала из ведер, которые по-прежнему оставляли в коридоре, и долгое время не думала о том, что с ней теперь будет. Мадди Берне, такая жизнерадостная и милая, никогда не увидит комнаты с обоями в розочках и не будет спать на подушках в отороченных кружевом наволочках, не увидит синих вод сиднейской гавани. Мадди оставила зияющую пустоту в душе Глэдис, хотя они пробыли вместе совсем недолго…

Вспоминая о ней, Глэдис достала письма и вновь перечитала их.

«Скажи им, что я не забыла их», — попросила ее Мадди.

«Никогда не забывай об этом», — говорил Джек Корриган.

И постепенно в душе Глэдис родилась надежда. Она поняла, что следует делать, хотя пока не знала, как именно это сделать и возможно ли это вообще. Она знала лишь, что это ее единственный шанс попытаться выжить и она должна им воспользоваться.

Когда дверь каюты открылась, Глэдис успела спрятаться за дорожным сундуком Мадди. Она притаилась, как мышонок. Удары сердца гулко отдавались в ушах, капельки пота, скатываясь с носа, щекотали подбородок. Ей было жарко и страшно: она боялась даже дышать. Скорчившись в узком пространстве за сундуком, она поклялась себе, что если свершится чудо и ей удастся выжить, то никогда и ни за что не окажется больше в темном тесном углу.

Тяжелые шаги пересекли каюту. «Притаись, — мысленно приказала себе она. — Сиди тихо, как мышонок».

— Никого нет, — произнес мужской голос. — Пришлите матроса за сундуками. На берегу, наверное, встречают родственники.

Шаги замерли за дверью каюты. Глэдис подождала еще, потом разогнула занемевшую спину.

Сундуки, в которых лежали личные вещи Мадди и ее тетушки, были уложены и снабжены бирками. Глэдис вымыла и заколола собранные наверх волосы и переоделась в одно из платьев Мадди. На шею она повесила медальон и, выполняя просьбу Мадди, надела на себя шотландский берет и клетчатую накидку, чтобы Кэлдер Берне сразу ее заметил. Каюта была прибрана, и ничто не напоминало о том, что здесь когда-либо побывала девушка по имени Глэдис Уислуэйт.

Все утро она прислушивалась к суете на палубах и крикам на берегу, пока они швартовались. Наконец поняла, что медлить больше нельзя и что, если она не поторопится, Кэлдер Берне услышит о смерти своей дочери от кого-нибудь другого — и тогда пиши пропало!

Едва дыша, Глэдис вышла из каюты и поспешила на палубу.

Ее никто не остановил и ни о чем не спросил. Ее попросту не заметили. Никому не было до нее дела: грузчики подсчитывали пассажиров и их пожитки; на борт судна поднялись представители портовых властей, задавая бесчисленные вопросы, члены экипажа пытались построить заключенных. Глэдис не обращала внимания на то, что происходит вокруг, она видела лишь солнечный свет.

На некоторое время он ослепил ее, но, несмотря на это, был прекрасен. Прекрасны были синее море, запах соли, теплый свежий ветерок, раздувавший ее юбки. Она жадно впитывала все это в себя и не могла насытиться.

Солнечный свет. Свежий воздух. Открытое пространство. Свобода — пусть даже ненадолго. Этот момент она будет помнить всю жизнь.

Когда ее привыкшие к полутьме глаза начали приспосабливаться к свету, она увидела ярко-синие воды океана, а на берегу, вокруг гавани, аккуратный городок Сидней с его ослепительно белыми домами и ухоженными цветниками перед ними. Чистенький, сонный городок под ярким солнцем казался райским уголком.

Потом постепенно до ее сознания дошли ужасные звуки: звон цепей и тяжелые стоны заключенных, которых выводили на берег с нижней палубы. Время от времени доносились грубые окрики и свист кнута. В порту неприятно пахло отбросами, гниющей рыбой и конским навозом. Возле причала собралась толпа неопрятных, что-то орущих мужчин, ожидающих начала аукциона. Там же бродили грязные свиньи и бездомные собаки, копаясь в отбросах в поисках пищи.

Разница между ослепительно белым городком на берегу гавани и шумом и грязью причала внизу была такой же разительной, как между Глэдис Уислуэйт и Мадди Берне. Сидней с его белыми домиками и комнатами, оклеенными обоями в розочках принадлежал Мадди, тогда как удел Глэдис — жить среди звона цепей и свиста кнутов, ругани, криков и грязи.

Неожиданно на причале возникло какое-то движение. Невысокий худощавый мужчина пробирался к трапу, расталкивая толпу. Глаза его тревожно обшаривали палубу. По яркой накидке он заметил Глэдис, и лицо его просияло.