Ну и дела! - Марина Серова Страница 16

Мое движение против течения, конечно же, привлекло внимание охранника, сидевшего в своей каморке у турникета на входе. Но он был занят прощальным вечерним трепом со знакомыми клерками и ничего не сказал, а лишь тормознул турникет, бросив на меня вопросительный взгляд. Движение наружу остановилось, тут же создав у турникета небольшую толкучку.

— Ключи с собой уволокла, — недоуменным тоном — как, мол, со мной такое случилось, видно, совсем заработалась, — сообщила я ему и позвенела перед его носом ключами от своей квартиры.

Я видела, что он хотел что-то у меня уточнить, наверное, узнать, из какой я фирмы, но стоявший в дверях каморки парень отвлек его вопросом: «Ну, так что, в субботу поедем?», и он потерял ко мне интерес.

Турникет был свободен, жужжавшее скопление окончившего работу народа устремилось на улицу, а я наконец-то оказалась перед лифтом.

Вверх я ехала совершенно одна и гораздо быстрее, чем утром, до четырнадцатого этажа лифт ни разу не остановился.

Едва выйдя из лифта, я услышала бодрый голосок своего Ромео, напевавшего что-то невразумительное, но энергичное и ритмичное, красноречиво говорящее о его потенции. Преодолев последний поворот коридора, я до того была шокирована открывшейся картиной, что даже на секунду приостановилась.

Посреди коридора перед барьерчиком охранника стояли три стула, сервированные, если можно так сказать, на две персоны. На одном стояла бутылка водки, два пластмассовых одноразовых стаканчика, две чайные чашки и банка кофе. На полу электрочайник, в какой-то непонятной посудине — огурцы, помидоры, зеленый лук и буханка черного хлеба. Дополняла картину открытая банка чего-то там в томате. Второй стул предназначался, очевидно, для меня, поскольку был свободен. А на третьем сидел мой утренний сексуально озабоченный поклонник в одних плавках.

Его физиономия просто сияла от счастья.

На ручке дверей офиса за его спиной я увидела висящий на ремне автомат.

— Ну, вот это ништяк! — увидев меня, заорал он, нисколько, по-видимому, не заботясь о том, что его слышно этажах на восьми кроме четырнадцатого.

Я совершенно не предполагала, что принимать меня будут в коридоре, и не была готова к такому повороту событий. Хотя в принципе мизансцена меня устраивала.

Пришлось импровизировать на ходу.

— Ты что это, решил мне сразу всю свою мощь продемонстрировать? — как можно саркастичнее ответила я на его возбужденное приветствие и с кривой улыбкой смерила его взглядом, стараясь подчеркнуто смотреть сверху вниз.

Он сразу же закомплексовал по поводу своего роста и моментально потух.

— Да тут жара, блин… — пробормотал он и неожиданно поежился.

Как я и предполагала, он зациклился на себе и утратил присущую ему чувствительность. По крайней мере, я на это сильно рассчитывала.

Однако пережимать тоже нельзя. Надо его подбодрить.

— Ты прав, жара ужасная… — в тон ему пробормотала я и через голову стянула с себя платье, оставшись в более чем откровенных трусиках типа «для тебя, любимый». Надо ли добавлять, что никакого бюстгальтера на мне, конечно же, не было.

По-моему, он вообще перестал что-либо соображать. Он уставился на мои груди и секунд двадцать не сводил с них глаз. Ну, я его понимаю, есть на что посмотреть. Но потом он вновь меня удивил.

Он поднял взгляд и смотрел мне в лицо слегка удивленными глазами, но не бегал ими вверх-вниз, как это было с большинством мужчин, перед которыми я появлялась обнаженной. У меня даже появилась характерная тяжесть внизу живота, и я чуть было не отказалась от своего первоначального плана, увидев перед собой несомненного мужчину, а не его подобие.

Но колебалась я не больше секунды. Дело есть дело.

— Давай выпьем, что ли, — хрипло произнес он, хотя ясно было, что хотелось ему вовсе не выпить.

— Все равно жарко, — сказала я, не обращая внимания на его слова. — А почему ты здесь устроился? Там же кондиционер есть.

Произнося это, я направилась к двери офиса за барьерчиком.

Он хотел что-то или объяснить, или возразить, но в этот момент я, проходя мимо него, задела соском за его плечо. Он вздрогнул и захлопнул открытый уже было рот.

— Дивана там, конечно, нет, — продолжала я свою травлю ни в чем не повинного человека, — но есть хотя бы стол.

Я обернулась и смерила его взглядом.

— Причем как раз под твой рост…

Вероятно, он представил в картинках, как он сдернет с меня трусики, посадит на стол… В общем, сомнений у него больше не осталось.

Не знаю, какую из своих инструкций нарушая, он нырнул за барьер, защелкал какими-то выключателями, снял телефонную трубку, набрал одну девятку и положил трубку на стол. «Телефон теперь вроде бы не работает, а он как будто бы и ни при чем, — сообразила я, — всегда можно сослаться на неполадки на станции».

Отключив сигнализацию, он снял с дверной ручки автомат, сунул его в угол и уже гремел ключами, торопливо отпирая мощную дверь в офис.

Конечно, я могла бы и не разводить всю эту комедию и расставить все акценты через тридцать секунд после своего появления из лифта.

Ровно столько мне потребовалось, чтобы сделать шестьдесят шагов по коридору от лифта до «Зоны отдыха».

Но я терпеть не могу голливудских полицейских боевиков с их неизменными и совершенно ненастоящими драками. Вместо того чтобы за одну-две секунды овладеть ситуацией, они долго и тупо переглядываются с не менее медлительными и тупыми преступниками, а затем исполняют какой-то ритуальный танец, последовательно демонстрируя весь набор наиболее эффектных приемов восточных единоборств. С тупым мазохистским упорством они вновь и вновь подставляют свои физиономии под удары, от которых не увернулся бы разве что парализованный. А попав под удар силой в полтонны, лишь злобно оскаливаются, ну, может быть, иногда сплевывают выбитый зуб.

Все это не имеет абсолютно никакого отношения к настоящей драке, в которой никто и никогда не озабочен эстетической стороной, а все стремятся к результату. Мне совсем не нужно знать, красиво ли смотрятся мои движения, когда я наношу удар. А голливудская драка обязательно должна быть красива. Впрочем, красива — не то слово.

Понятия о красоте в Голливуде своеобразные. Это представления режиссера, сценариста, оператора и продюсера о том, что считает красивым массовый зритель. То есть к эстетике все это никакого отношения не имеет. К той, старой эстетике.

Потому что это другая эстетика. Эстетика массового сознания, больших аудиторий, арен и площадей, телевизора и видеокассет. Эстетика потребителя и потребительства, удовлетворения желаний, получения удовольствия. Главный закон современного искусства устанавливает сам зритель — «Сделайте мне красиво!».

«Красиво» в Голливуде — не всегда близко по смыслу к «прекрасно». Смешно сказать, но в их драках нет никакой логики.