Украшение и наслаждение - Мэдлин Хантер Страница 16

Угостив Саутуэйта ложью о том, что теперь в «Доме Фэрборна» верховодит Обедайя, Эмма столкнулась с необходимостью совершить кое-какие махинации, чтобы выполнить свои обязательства перед аукционной компанией. И она ужасно боялась, что граф пожелает выяснить, какова судьба его инвестиций. При всей своей уверенности в собственной правоте она понимала, что не смогла во время этой встречи добиться согласия Саутуэйта не вмешиваться в дела компании. Скорее могло произойти нечто прямо противоположное.

Но гораздо хуже было другое… Похоже, граф догадался о том, что его близость вызывает у нее особое состояние, очень даже приятное… И чем чаще она вспоминала его лукавую улыбку, тем больше убеждалась в том, что он действительно все понял.

Два дня она посвятила работе над каталогом и постоянно справлялась, не появился ли лорд Саутуэйт. Обедайя давал отрицательный ответ, но Эмма была уверена, что граф вот-вот приедет. Когда же на третий день перед ней возник слуга, сообщивший, что с ней хотят поговорить наедине, она тяжко вздохнула, но все же, надеясь на чудо, спросила:

— Мейтленд, а кто это? Он назвался? Может, предъявил визитную карточку?

Слуга покачал головой:

— Нет, мисс Фэрборн. Визитную карточку она не предъявила.

— Она?.. Так это женщина?

— Совершенно верно, мисс Фэрборн. И она сказала, что хочет показать вам кое-какие вещи, предназначенные для аукциона. Хочет, чтобы вы оценили их.

Эмма снова вздохнула, на сей раз с облегчением.

— Мейтленд, а где она?

— В саду, мисс Фэрборн. Она сказала, что предпочитает дожидаться вас там.

Эмма направилась в утреннюю гостиную, а потом к французскому окну, выходившему на заднюю террасу. Толстое стекло всегда искажало лица, находившиеся по ту сторону, но зато Эмма разглядела, что посетительница сидит на каменной скамье, возле невысокой стены.

На женщине было свободное серое платье с длинными рукавами, украшенное под грудью широким красным поясом; плечи ее были укутаны серой шалью с красными узорами, а длинные каштановые волосы ниспадали на плечи и спину по нынешней моде. Наряд довершала серая с красным шляпка-тюрбан.

Эмма невольно позавидовала изяществу и стилю незнакомки. Сама она много раз пыталась сделать так, чтобы такой тюрбан выглядел на ней артистично и экзотически, но ей удавалось добиться только того, что она выглядела как второразрядная актриса в нелепом сценическом костюме.

Когда же Эмма открыла дверь и вышла в сад, она наконец-то увидела лицо незнакомки, и более всего ее поразили пленительные темно-карие глаза этой женщины.

Эмма как можно радушнее приветствовала гостью, затем проговорила:

— Мне сказали, миледи, что вы принесли оценить кое-какие вещи на продажу. Здесь нам никто не помешает, и вы могли бы вынуть их из вашего ридикюля, чтобы я могла их увидеть и оценить стоимость.

— Их нет в моем ридикюле, — ответила дама, и Эмме показалось, что она уловила в ее мелодичном голосе легкий акцент, свидетельствовавший о том, что прекрасная незнакомка — француженка.

И судя по всему, она прибыла из Франции недавно, то есть была emigree [3], беженкой, спасавшейся от революции и явившейся сюда, чтобы продать ценности, которые сумела прихватить с собой во время бегства.

— Они вон там, — сказала дама, указывая тонким изящным пальчиком в дальнюю часть сада.

На ней не было перчаток, и Эмма заметила на ее руке какие-то странные темные отметины.

Француженка тотчас направилась туда, куда указала пальцем, и Эмма последовала за ней, снова про себя отметив гибкость и грацию этой женщины. Но теперь она заметила кое-что еще… Платье незнакомки, хотя и вполне приличное, свидетельствовало о многократных попытках сгладить урон, нанесенный временем, и особенно заметно это было на подоле. Шаль тоже была поношенная; а на ногах женщины были старомодные сабо, а не обычные теперь легкие туфельки.

Они дошли до задних ворот сада, и там, где за его пределами находился узкий переулок, женщина указала на повозку, привязанную к небольшому фургону.

Они приблизились к повозке, и Эмма, приподняв брезент, тотчас же опустила его. Старые книги и даже серебро эмигранты легко могли переправить через Ла-Манш, но предлагаемые дамой вещи были совсем другого рода.

По большей части в повозке было вино, причем Эмма заметила, что на ящиках не было таможенных печатей.

— Мадам, заберите это с собой. Мы в «Доме Фэрборна» не принимаем контрабанды.

— Увы, я не могу это забрать. У меня уже нет осла. — Покрытый темными пятнами палец поднялся и указал на пустую упряжь. — Он забрал осла с собой. А фургон почему-то оставил. Наверное, он ему не нужен.

— Кто… забрал осла?

— Человек, заплативший мне, чтобы я приехала сюда вместе с ним. Он дал мне четыре шиллинга, чтобы я доехала до этого дома и сказала вам, что груз здесь. Он сказал, что вы все поймете насчет груза и что для вас это важно, потому что вы получите «приз». Но возможно, это не так…

Незнакомка пожала плечами и, натянув на плечи шаль, зашагала по переулку, явно намереваясь уйти.

— Подождите! Постойте! — закричала Эмма. — Я ничего не понимаю! Почему это важно?! И я не знаю, о каком призе вы говорите. Как звали этого человека?! Где он?!

— Я больше ничем не могу вам помочь, — ответила француженка, остановившись. — Я только приехала сюда в его фургоне и сказала вам то, что меня просили сказать. Это была странная просьба, но четыре шиллинга — хорошая плата за несколько часов моего времени. А теперь я должна идти.

— Но я хочу поговорить с этим человеком.