Короля играет свита - Елена Арсеньева Страница 16

И вдобавок ко всему сделаться закоренелым грешником, на совестикоего будут аж два смертных греха, два убийства — и не воображаемых Бесиковым,как убийство дядюшки-генерала, а самых настоящих: кровавых, обдуманных ихладнокровно свершенных.

О нет. Только не это! В Алексее еще жила вера в справедливыйсуд. Он надеялся встретить облеченного властью человека, который взглянет нанего без той предвзятости, с какой смотрели Бесиков и Варламов, которым главноебыло свалить с плеч долой докучное расследование убийства, вот они и вцепилисьв первого попавшегося подозреваемого, даже не пытаясь искать кого-то другого.

Конечно, против Алексея много чего сошлось, особенно этодедушкино завещание дурацкое… прямо как нарочно! Однако же не пойман — не вор.За руку не схвачен — не убийца.

Никто не видел, как он убивал дядюшку (прежде всего потому,что он никого не убивал!), а значит, перед лицом закона он не более виновен,чем тот же Бесиков. Нет, менее! Бесиков даже не пытался искать истинноговиновника, а изо всех сил старался уверить Алексея, что убийца он! — именно он.Бесикову, Варламову и Дзюганову было совершенно неважно, кто на самом делеприкончил генерала Талызина.

Им главное было — найти любого виновного. Этакого козлаотпущения, которым они и сделали Алексея. А задержись он в пути на какой — нибудь час… или, напротив, появись раньше и застань генерала в живых… Все было бытогда совершенно по-другому, он бы встретился с дядюшкой, но…

Вот именно — все было бы по-другому.

Тогда Алексей не встретил бы ее! И вдруг его словно ударилодогадкою. Она сказала, что явилась к дядюшке для обсуждения важного дела, чтодядюшка обещал ей протекцию у благоволившего к нему генерал-губернатора Паленадля решения какой-то затянувшейся тяжбы.

И Алексей поверил — потому что хотел поверить. Он с первойминуты гнал от себя мысли о том, что стол был накрыт не для какого-то там другадядюшкина, а именно для нее, что должно было состояться не деловое свидание, алюбовное!

Он так и не повидал генерала Талызина воочию, принужден былдовольствоваться акварельным портретом, увиденным в кабинете. Ну что ж, такимчеловеком вполне могла увлечься даже самая привередливая красавица…

Алексей задохнулся от приступа ревности и не скоро емуудалось вернуть мыслям подобие плавности.

Предположим, он прав в своих догадках. Намечалось свидание.Но об этом проведал супруг прекрасной дамы: она определенно женщина замужняя,не девица, уж в этом-то Алексей был удостоверен самым доказательным образом!Супруг явился к Талызину, опередив жену, и бросил в лицо генералу какие-тообвинения.

Предположим, тот все отрицал, вообще вел себя дерзко и вконце концов так разъярил своего противника, что тот набросился на него изадушил. В таком случае он должен быть человеком недюжинной силы! Ну а потом,чтобы запутать дознавателей, убийца перетащил тело своей жертвы в спальню и тамзавалил подушками, придав событиям совершенно иной оборот.

Но, в таком случае она… то, что она сделала потом, какпоступила… Разве порядочные дамы из общества так поступают?!

А впрочем, что Алешка Уланов, деревенщина, знает о дамах?Ровно ничего. Какое же право он имеет ее осуждать? Ведь она не знала, чторевнивый супруг убил ее любовника. И, может быть, — конечно, со стороны Алексеястрашно самонадеянно так думать, но как же иначе объяснить все происшедшее?! —может быть, она ощутила к Алексею такое же странное, ошеломляющее влечение,какое он ощутил к ней, не смогла противиться чувствам, оттого и… оттого ислучилось все так, как случилось.

А потом она, напуганная собственной смелостью инастойчивостью Алексея, бежала прочь, оставив его погруженным не то в блаженныйсон, не то в беспамятство: ведь с ним-то это произошло впервые!

Конечно, если бы Алексей рассказал Бесикову, что был в домене один, тот непременно начал бы раскапывать все связи дядюшки и добрался бы донее.

Но Алексей скорее откусил бы себе язык, чем запятнал бы еедоброе имя… которого он, кстати сказать, и знать-то не знал. Нет, ему никак невозможно оправдаться, совершенно никак. А значит, остается уповать лишь наразумность судей — и на бога. Ну а если все пойдет совсем плохо…

С непостижимой ясностью нарисовалась в его воображениикартина раннего апрельского утра. На просторной площади, заполненной народом,увидел Алексей высокий помост, именуемый среди людей образованных эшафотом.

К эшафоту приближалась позорная Колесница, на которой стоялбледный человек в ЧЕРНОМ суконном кафтане и черной шапке. На груди у неговисела черная доска, исписанная белыми буквами. Эти-буквы сообщали, чтособравшиеся имеют несчастье зреть пред собою дворянского сына Алексея СергееваУланова, приговоренного к наказанию кнутом, вырыванию ноздрей и ссылке вкаторгу за убийство своего родственника, генерала Талызина.

Колесницу сопровождала рота солдат с барабанщиком, которыйвыбивал глухую дробь, вызывавшую у зрителей невольную дрожь.

И вот Алексей увидал себя уже на эшафоте. Чернявыйсвященник, чем-то схожий с Бесиковым, бегло напутствовал его и сунул к губамкрест. Палач в красной рубахе обратил к осужденному свое лютое лицо, и Алексейзаплелся нога за ногу, узнав в заплечных дел мастере Дзюганова…

Он швырнул Алексея на кобылу, прикрутил к ней руки и ногисыромятными ремнями, разорвал на преступнике рубаху сзади и спереди, оголивспину ниже пояса. Взметнул плеть и с криком: “Берегись, ожгу!” — обрушил ее наспину Алексея.

Тот содрогнулся от боли, невольно склонив голову, словно онауже была обезображена клеймом, пряча от людей лицо, на котором ноздри быливырваны нарочно сделанными клещами.

Господи! Да не уж то придётся испытать все это?!

Алексей вскинулся, судорожно тиская руки и суматошноозираясь. Лодка качнулась, солдатик, сидевший к нему спиной, сердитовоскликнул:

— Эй, барин, чего шебаршишься? Бережней! Он осторожно поднялоба весла и положил их на борта, словно утомился грести.

— Ты это зачем? — недоумевающе начал Дзюганов, однако недоговорил, потому что солдатик пошарил под банкою, вытащил оттуда какой-тотемный предмет и направил его прямо в грудь ражему охраннику.

“Пистолет? Откуда у него?..” — не успел поверить догадкеАлексей. Громыхнуло, сверкнуло — на мгновение ярко высветилось ошеломленное, сраспяленным ртом лицо Дзюганова, — а потом оно стало заваливаться куда-тоназад, назад, пока вовсе не кануло вниз. Мелькнули высоко задранные ноги всапогах, всплеснулась Нева — и жуткий Дзюганов навсегда исчез из лодки, а такжеиз жизни Алексея и из нашего романа.