Только (не) трогать - Лана Вейден Страница 16

И как это понимать?

— Ты ведь София? — блондинка приветливо улыбается.

Сегодня на ней белоснежные брюки и черная блузка. Волосы собраны в хвост, в ушах — серьги-пусеты в форме розочек. И пахнет она розами, но не свежими, а как будто гниющими. Кукольное лицо и запах гниющих лепестков роз — что может быть ужаснее? Однако я выдавливаю ответную улыбку.

— Да.

— А я — Милана. Тоже теперь тут работаю, в редакции Борисовой.

— А-а-а… Хорошо. Поздравляю.

— Представляешь, моя фамилия — Ромашова. А твоя, я узнала, — Романова. Всего в одну букву разница! Правда, замечательно?

Ничего замечательного я в этом не вижу. И не понимаю, что этой блондинке от меня нужно, но продолжаю улыбаться как идиотка.

— Думаю, мы с тобой подружимся!

К сожалению, с предложением дружбы Милана опоздала — лет на десять-пятнадцать. Почему-то девочки никогда не хотели со мной дружить, и я очень от этого страдала. До тех пор, пока не привыкла быть сама по себе.

— Кстати, можем прямо сегодня куда-нибудь сходить после работы. Я узнала, что недалеко есть отличная кофейня. Хочешь, угощу тебя ванильным латте с круассаном? Заодно и поболтаем.

Я не люблю пустых разговоров, они меня утомляют, наводят скуку. И это не изысканная скука, как в дворянских салонах позапрошлого века, а скука мутная — всё равно как смотреть на солнце через лужу.

А еще я не люблю латте. И никогда не ем в общественных местах. Три веские причины, чтобы отказать Милане. Но есть и четвертая, которую я даже самой себе объяснить не могу: рядом с этой девушкой мне почему-то не по себе, и это не обычный страх общения с незнакомыми людьми, а что-то более пугающее.

Как и в нашу первую встречу, между лопаток пробегает неприятный холодок.

— Извини, сегодня я занята.

— А завтра? Или, может, на выходных?

— Вряд ли. Пока нет Лизы, моей начальницы, очень много работы. Я даже дома работаю, а потом уже сил ни на что не остаётся.

— Ну да. Силы, конечно, надо беречь, — мне вдруг кажется, что на секунду во взгляде Миланы мелькает злость. — Береги себя, София. Как-нибудь потом поболтаем.

Я киваю и выдыхаю с облегчением, когда она уходит. Затем возвращаюсь на своё место и включаю компьютер.

У меня слишком мало времени. Сейчас надо выбросить из головы все глупости. Прислушаться к себе и сосредоточиться на том, что действительно важно.

…Вторник. Вечер. Завершаю финальную главу.

Девять дней я провела почти без отдыха и сна, питаясь только яичницей и тостами. Чтобы не свалиться от усталости, приходилось пить много кофе и часто умываться ледяной водой.

От дикого напряжения и усталости перед глазами всё плывет. Лицо стало измученным и бледным, я пугаюсь даже своего отражения в мониторе.

Но есть и хорошее: в этом состоянии многие страхи притупились. Сейчас мне кажется, что я больше не боюсь Майера. Хочется уже поскорее отдать ему рукопись и покончить со всем этим.

Я рассчитала так: отдам книгу завтра, всё равно он сразу её не прочитает.

А в четверг приедет Богдан. Я сама к нему подойду и оставлю номер телефона. Конечно, после такого он может решить, что я — доступная и легкомысленная, но потом, когда узнает меня лучше, поймет, что это не так. В любом случае придется рисковать, ведь после обсуждения рукописи Марк может уволить меня в любой момент, и тогда я навсегда потеряю возможность встретиться с Богданом еще раз.

Я вношу правки почти до утра и выхожу из дома в семь. Такси не вызываю — хочу проветрить голову. На улице тихо, небо чистое, а краски осени такие яркие, что в сравнении с ними я чувствую себя тусклой.

Прихожу на работу около восьми и сразу распечатываю книгу.

Майер появляется в девять, но я не спешу подниматься к нему в кабинет — лишний раз привлекать внимание коллег мне не хочется. Сижу на стуле как приклеенная, смотрю наверх и надеюсь, что днём Марк решит куда-нибудь уехать.

Сегодня мне везёт: сразу после обеда он выходит из кабинета и спускается вниз. Я срываюсь с места и со всех ног бегу в холл.

Марк появляется через минуту — идёт к выходу, разговаривая по телефону. Но сейчас меня ничто не остановит: я решительно направляюсь к нему и сразу протягиваю рукопись.

— Извините, что отвлекаю…

— Подожди, — говорит он неизвестному собеседнику, а потом останавливается и обращается ко мне. — Что это?

В последнее время я его почти не видела, но замечаю, что ничего не поменялось. Одет он, как всегда, безупречно. И, как всегда, при виде меня раздражен.

Да и плевать.

— Моя новая книга. В ней я учла все ваши замечания. Думаю, вам понравится.

Он хмурится, но ничего не отвечает — просто забирает рукопись и быстро выходит на улицу.

А я возвращаюсь на место. Теперь остается одно — ждать завтрашнего приезда Богдана. Пока я работаю, ясное небо за окном становится облачным, потом на улице начинает стремительно темнеть, но мне кажется, что время остановилось.

Скорее бы домой — так хочется спать! Только Лиза, как назло, в который раз заставляет переделывать аннотации. Все уже разошлись, а я продолжаю переставлять слова в предложениях, хотя сейчас от меня ускользают смыслы даже самых простых слов и новые варианты получаются еще хуже старых. Когда Лиза от меня отстаёт, я с облегчением выключаю компьютер, надеваю плащ, беру сумку, выхожу в холл и… едва не врезаюсь в Майера.

— В мой кабинет, — бросает он мне и проходит в офис.

На секунду я застываю на месте — смотрю ему вслед и чувствую, что страхи возвращаются: в горле привычно пересыхает, руки начинают дрожать. Однако, несмотря на волнение, голова становится на удивление ясной. Он прочёл! Слишком быстро. Слишком неожиданно. Но уже ничего не изменишь.

Я с силой сжимаю пальцы в кулак и медленно поднимаюсь на второй этаж.

Когда я захожу в кабинет, Майер стоит у панорамного окна и начинает говорить, даже не повернувшись в мою сторону:

— И зачем ты подсунула мне эту чушь? В двух словах, пожалуйста, а то я спешу.

«Пожалуйста». Надо же, какой вежливый (если не считать, что мне приходится общаться со спиной).

— Разве это чушь?

— Конечно. Всё еще хуже, чем в прошлый раз.

— Мне так не кажется.

— А меня не интересует, что тебе кажется.

Ну вот, вежливости надолго не хватило: после этих слов он резко разворачивается, бросает на меня свой ледяной взгляд, и этот лед ошпаривает кожу сильнее кипятка.

— И что же вам не понравилось? — может, удивление выходит не очень убедительным, но я стараюсь.

— А что мне могло понравиться? Знаешь, Лев Толстой говорил: «Простота — необходимое условие прекрасного». А ты опять нагородила чёрт знает что. Никакого лексико-семантического соответствия, зато шаблонов — хоть отбавляй, — он морщится, будто проглотил лимон. — Всё-таки у тебя определенно врожденный иммунитет к русскому языку.