Давно забытая нежность - Джессика Гилмор Страница 16

Через пару мгновений они оказались у одного из самых популярных магазинов мороженого в городе. Через оконное стекло виднелись длинные прилавки, уставленные сотней видов яркого мороженого.

— Рожок или стаканчик?

Минти испепеляюще посмотрела на Луку:

— О, я знаю, вы, пуристы, предпочитаете стаканчики, но, мой друг, я англичанка, а мы едим мороженое из рожков. Но, — осторожно добавила она, — я необычный вид и предпочитаю только сладкие рожки.

— А какое мороженое прекрасная синьорина желает отведать из своего сладкого рожка?

— Все, — сказала она, прижавшись носом к стеклу подобно голодному викторианскому беспризорнику. — Как я могу выбрать?

— Давай зайдем внутрь и решим, — предложил Лука. — Или останемся здесь и продолжим смотреть…

Минти потребовалось десять минут, чтобы решить, что, как она призналась, было не так уж плохо, поскольку она провела в Италии всего пару недель и еще ни разу не была в магазине мороженого.

— Ты появлялась в магазине на моей фабрике строго по часам в каждый обеденный перерыв, — негодовал Лука.

— Это не одно и то же, — пыталась объяснить Минти.

— И из всего этого разнообразия ты выбрала frutti di Bosco и лимон, — сказал он. Лука пытался убедить Минти сделать более экзотичный выбор.

— Это классика, — сказала она. — Я уверена, что мятный ликер и кофе дают потрясающее сочетание, но я хочу что-то более нежное. И еще, — добавила она, заметив вспышку в его глазах. — Я могу быть нежной. Посмотри на меня.

— Ты сегодня прекрасно выглядишь, — сказал он. — Я же не забыл тебе сказать об этом?

— Ты уже говорил это раз десять, но я прощаю тебя.

Обычно Минти нравилось, когда ее платье соответствует ее светскому образу. Она осуждала девиц, являвшихся на вечеринки полуодетыми, с искусственным загаром, предпочитая оставаться на пике моды, но не столь броской.

Сегодня она проигнорировала avant garde, выбрав что-то более подходящее для благотворительного вечера, нежное платье темно-синего цвета. Платье было из обтягивающего материала, обманчиво-скромное, с закрытой шеей и доходящее до щиколоток, с лямками из шифона. Оно обтягивало Минти, как вторая кожа, до талии, а потом превращалось в пышную юбку балерины, но ткань на шее и от середины бедра была почти прозрачной, через нее видны были ее ноги и углубление груди. Она дополнила платье серебряным бархатным шарфиком и серебряными серьгами в виде звезд.

Простота и одновременно умопомрачительность — вот тот эффект, которого она рассчитывала добиться, и по глазам Луки, когда она наконец оделась, поняла, что ей это удалось.

Они шли рядом, молча наслаждались мороженым, довольные тем, что вместе. На этот раз Минти не хотелось нарушать молчание болтовней или шутками. Она наслаждалась моментом. Они прошли мимо знаменитой на весь мир Уффици по направлению к Арно, и Минти взяла Луку за руку, останавливая его. На другой стороне улицы играл скрипач. Какое-то время они стояли и слушали взлетающие вверх струны, а затем, в молчаливом согласии, сели на ступени напротив, поддавшись магии ночи.

Ее чувства были обострены, горечь лимона контрастировала со сладостью ягод; и комфортное ощущение от того, что Лука, сильный, надежный, сидел рядом. Тонкая скрипка пиликала тоскливую мелодию, которая была почти душераздирающей. Люди проходили мимо, некоторые садились рядом с ними, но Минти казалось, что скрипач играет свою серенаду только для них двоих.

Она сильнее наклонилась к Луке всем телом, закрыла глаза и слушала музыку. Что бы ни случилось в будущем, здесь и сейчас она переживала прекрасное мгновение. И она не была одинока.

— Видишь, поэтому я люблю Флоренцию, — сказала она, когда скрипач последний раз взмахнул смычком и принялся собирать мелочь и ноты. — Никогда не знаешь, что ждет за углом.

— Церковь? — торжественно сказал Лука. — Музей?

Она толкнула его локтем.

— Нет! Мне было восемнадцать, когда я приехала сюда. Я чувствовала себя такой свободной. Ты знаешь, что меня отдали в школу в семь, закончила ее я в семнадцать. Это первое место, где от меня ничего не ждали. Даже когда я приезжала на лето к тебе, я ощущала необходимость соответствовать своей репутации.

— С тех пор ты ни разу не возвращалась?

Минти пожала плечами.

— Я не знаю, почему я больше не приезжала, почему не делилась этим ни с кем. Думаю, у меня просто не было шанса. Та Минти, которой я являюсь здесь, никак не может слиться с той Минти, которой я бываю во всех других местах. Тем человеком, каким меня хотят видеть люди.

— Что ты хочешь сказать? — Голос Луки звучал мягко, ласково, без осуждения, и на этот раз Минти не захотелось обращать свое прошлое в комедию.

— Ну, я обручилась слишком быстро после того, как вернулась в Лондон. — Она поймала его взгляд и покраснела. Воспоминания об этом времени были неотделимо связаны с той ночью, которая была между ними. — Я горевала по Розе. Я была очень напугана и одинока. Барти сделал мне предложение на свой двадцать первый день рождения, и я, глупая, сказала «да». Мне не было и девятнадцати лет. Если честно, я была просто ребенком! Разумеется, он виконт, и поэтому всколыхнулась вся эта ужасная общественная шумиха, публичность стала только хуже, когда я разорвала помолвку.

При воспоминании об этом она вздрогнула, несмотря на теплый бриз.

— Дело не в моей молодости, но тот дом… ты не можешь себе представить. Он был похож на музей и мавзолей одновременно, полный сотни тетушек, дедушек и бабушек, и все они смотрели осуждающе. Отвратительно. Барти хотел, чтобы мы жили там вместе со всей семьей. Костюмы, жемчуга, охота. Все это не для меня. Настолько далекий культурный уровень, что даже представить сложно.

— И ты покончила с этим и снова обручилась? — И снова полное отсутствие осуждения в голосе, словно той ночи никогда не было. Словно той девочки, которую она помнила, никогда не существовало.

Она пододвинулась ближе, чтобы ощутить его всепоглощающее тепло. Он обвил ее рукой и крепко прижал к себе. Минти положила голову на его плечо, испытывая благодарность за молчаливую поддержку.

— Так и было, — призналась она, и ее залила знакомая краска вины. Барти был ее первой любовью. Она зашла слишком далеко. Воспоминания о Спайке заставляли ее чувствовать себя глупо. — Боюсь, что это было больше похоже на одержимость фаната звездой. Спайк был таким знаменитым, и я любила его музыку. Я не могла поверить, что он заинтересовался мной. Конечно, он был старый, совсем как папочка. Они оба отлично поладили, все эти разговоры о гольфе и фразы «а ты помнишь?». Однажды они оба уснули после ланча, и я не могла различить, кто есть кто. Это шокировало меня, и я поняла, что ничего не выйдет. А потом газеты решили, что я совсем как моя мать, ничего не поделаешь. Что для того, чтобы обручиться с мужчиной, мне достаточно было просто ему улыбнуться, во всех статьях его предупреждали держаться от меня подальше, и все эти так называемые психологи, которые копались в моем прошлом.