Гориллы в зелени - Ольга Кентон Страница 16

Даня звонил редко, сообщал о том, как идут у него дела, спрашивал о моих. «Дела идут… — отвечала я. — Регулярно…»

Под конец отдыха мне показалось, что я влюбилась. Его звали Леша. Он был не особенно красивый, но зато жил в Барвихе. Вообще на Мальте я забыла обо всех приличиях. Мы развлекались с ним дни и ночи напролет. Я думала, что он в меня влюблен. Но однажды наступил день ностальгии — годовщина нашей первой ночи с Даней, день начала нашей любви. У меня была меланхолия. Я захотела поговорить с ним и, наконец, выяснить, что произошло. Но почему-то не могла до него дозвониться. Тогда решила написать ему e-mail. Мы пошли к другу Леши домой, у которого был подключен Интернет.

Вначале, конечно, было барбекю, коктейли возле бассейна, танцы. На десерт — отличный кальян. Видимо, все это очень сильно дало мне в голову, и я написала Дане следующее письмо:

Здравствуй, мой дорогой…

Начинаю писать тебе это письмо, заранее зная, что напишу лишь половину всего того, что мне хочется сказать, и не потому, что стесняюсь (я уже давно перестала стесняться говорить тебе о своих чувствах, потому что доверяю тебе, зная, что ты не воспримешь это, как должное, а постараешься понять), а потому, что совершенно не успеваю за своими мыслями. Всякий раз, когда я думаю о тебе, когда сажусь писать письмо, мои мысли уносятся так далеко, за невидимые горизонты, дальше, чем ты можешь себе представить. Порой кажется, что целой вселенной не хватило бы, чтобы уместить в ней все мои мысли и переживания, связанные с тобой. Ты удивился тому, что я только что сказала, но ведь ты знаешь, что я мечтательница, да и к тому же что мне еще остается делать, как не думать о тебе, не вспоминать те два года, что мы были вместе, самые прекрасные годы в моей жизни, самые счастливые и, увы, самые быстрые. Они пролетели мгновенно, но оставили в моей памяти столько воспоминаний, сколько многие люди не могут накопить за всю жизнь. Мне так приятно вспоминать их… Да, именно вспоминать, потому что, как мне кажется, нам больше ничего с тобой не осталось, кроме воспоминаний. Ты помнишь? Патриаршие пруды, кофейни на Пятницкой, клубы, а как мы выбирали мебель для нашей квартиры, «Сибирский цирюльник»… В Москве столько мест, которые связаны с воспоминаниями о тебе. Что теперь будет, Даня? Неужели, проходя по какой-то из улиц, я буду думать, что вот тут мы целовались, а тут пили кофе, …а вот здесь, на этом углу, расстались. Хотя и угол — это лишь образ. Мы загнали себя в угол сами, что с нашими отношениями?

Я люблю тебя. Очень сильно, но все изменилось. Мне кажется, я прикоснусь к тебе, но это будешь не ты. Слишком долгим был тайм-аут…

А то, что случилось здесь… Это никак не сможет вернуть наши отношения к прежним. Ты лучший, но что же тогда, скажи, происходит? Почему я вижу в твоих глазах не любовь и страсть, а только сомнение?

Мне было с тобой настолько хорошо… сейчас все это пишу, а у самой в голове эхом раздаются те слова, которые ты мне говорил…

Как мне хочется, чтобы ты чувствовал меня, чтобы знал, как часто я думаю о тебе и о чем я думаю. Мое самое большое желание — это стать ближе к тебе настолько, насколько это возможно, быть близко и физически и душевно. Хотя, наверное, больше всего — физически. Я имею в виду, что мне так не хватает взгляда твоих глаз, твоих губ, твоих объятий. Мне не хватает тебя…

За последние два года мы многое прошли вместе.

Но что же теперь? Расставание? Зачем оно нам? Правда, я не представляю, как можно с тобой расстаться… Но и не могу сказать, что представляю нашу жизнь вместе.

Германов, что я пишу?.. Я совсем не понимаю себя. Мои мысли путаются… Забудь обо всем, давай просто будем друзьями.

Помнишь, как ты мне когда-то сказал: «Мы будет лучшими друзьями…»

Всегда твоя Маша.

Ответ пришел через два дня. Он был кратким: «Будем лучшими друзьями. Возвращаюсь в Москву через две недели».

Я решила, что это хороший знак.

Я наслаждалась последними днями на Мальте и своими, по местным меркам, длительными отношениями с Алексеем. Он уехал в Москву на несколько дней раньше меня. Расставание было весьма холодным, но я решила, что он просто делает вид, чтобы я не расстраивалась. Последние дни я хранила верность своему новому возлюбленному, несмотря на то что провела я их в квартире лондонского художника. Видимо, слишком сильным было мое одиночество и депрессия, что Светиного присутствия мне было мало. Я пыталась рассказывать ей о своих чувствах, но, кажется, Света мало понимала меня, ведь ей самой было не легче — предстояло возвращение в Москву. А вот Ваня (так звали художника) был идеальным собеседником: он выпивал по бутылке виски в день, ставил холст рядом с балконом и задумчиво смотрел то в его пустоту, то в бескрайнюю синеву моря. Слушать меня ему не составляло труда, наверное, я была таким же шумовым эффектом, как сбившаяся радиоволна или начавшийся шторм.

Москва встретила меня проливным дождем и холодным приемом Алексея: я рассчитывала на огромный букет роз, получила лишь дежурный поцелуй и какую-то непонятную фразу: «Извини, торопился, забыл дома бумажник…» Пока он вез меня до дома пришлось выяснять причину его отчужденности.

— Ты не рад меня видеть?

— Рад.

— Тогда что? Или ты был таким горячим только на Мальте?

— Нет, просто я думаю, это ты слишком любвеобильная.

— Не поняла, что ты имеешь в виду, объясни.

— А то, что нужно закрывать свой почтовый ящик, когда больше не хочешь сидеть в Интернете.

— Ты прочел мое письмо к Дане. Да?

— Не знаю, как там зовут твоего любовника, но да, я прочел.

— Его зовут Даня, и он мне не любовник, а просто друг. Мы расстались.

— Но у тебя там такое письмо, ты то говоришь о любви, то о дружбе…

— Не понимаешь, я была не совсем в себе… А через два дня пришел ответ, что мы теперь просто друзья. Ты мне веришь?

— Хорошо, верю.

Алексей поцеловал меня, и мы отправились к нему домой, где я осталась ночевать. Это продлилось до самого приезда Дани.

Как-то утром меня разбудил звонок телефона.

— Алло, — сонным голосом сказала я.

— Машинский, где тебя носит? Я тут чуть с ума не сошел, прихожу домой, а тут пусто. Ты где?

— У друга.

— У друга, а предупредить не судьба?

— А с какой стати?

— Слушай, Маш, я все-таки волнуюсь, ты мне не кто-нибудь. Я, конечно, понимаю, что мы теперь свободные люди, но элементарно позвонить, оставить записку ты бы могла? Живи как хочешь, я тебя ругать не буду, не мама, но не надо заставлять меня волноваться.

— Не волнуйся, хорошо, извини, я предупрежу в следующий раз.

Я положила трубку.

— Кто это? — спросил Леша.