Огневица - Лариса Шубникова Страница 16

— И то верно, катитесь отсель. Дюже шумные, — Деян зевнул. — Я хучь посплю малёхо. Ночь обозом шли тряско. Снег подтаял.

Некрас потянул Местяту из-за стола, накинул на него зипунишко худой, и вывел за дверь в солнечную весну — Ярилину радость.

У подворья волхвы Боровой затоптался нерешительно, с того Некрас подтолкнул его крепкой рукой и сам ступил безо всякого опасения в богатый волховской дом.

— Вот так гости, — волхва сидела на лавке, покрытой дорогой шкурой, за большим столом. — Ну, коли пришли, так и садитесь. В ногах правды нет.

На Местяту кинула взгляд быстрый, а на Некрасе задержалась. Оглядела с головы до ног и улыбнулась странно.

Парни сели прямо, ждали слова волховского: неурядно вперед видящей говорить.

— Ты чего ж, кудрявый, на себя оберегов нацеплял? Шею-то не ломит от такой тяжести? — верно приметила!

На Боровом чего только не было: и Перунов, и Велесов, и Сварогов знак. А там еще и женские затесались чуть поменьше.

— Так эта….От сглаза и невезучести, — промямлил Местята.

— Дурень. С того все твои беды. Боги-то промеж себя не поймут, когда помогать и вперед кого. Отсель и путают жизнь твою, стезю кривой делают. Снимай!

И так голосом надавила, так глянула, что бедный парень вмиг скинул с себя бренчавшие обереги и на стол положил перед волхвой.

— Возьми их и спрячь. А я тебе, невезучий, дам один оберег. Носи его. Потеряешь — радуйся. При себе оставишь — тоже хорошо, — потянулась белой рукой к коробку малому, что стоял на краю стола, и достала оттуда деревянный кружок в металлическом круге. — Накось. Нить суровую найди и носи.

— Благодарствуй, Всеведа, — Местята цапнул оберег, встал и поклонился. — Чем дарить тебя?

Волхва поднялась с лавки, обошла стол и стукнула Борового кулаком по лбу. Тот слегка опешил, но смолчал.

— Иди и дыши легко. Как что надумаешь, дыхалку сдержи и отсчитай десять стуков сердца, а потом уж и делай. Уяснил, кудрявый?

— Ага.

— Ага, коровья нога. Кыш отсель! — Местятка и сбежал.

За ним потянулся Некрас, но Всеведа задержала, уцепила на рукав богатого зипуна.

— Стой, Квит, не торопись, — сказала весомо, словно разговор хотела вести серьезный. — Давай уж, говори, зачем пришел?

Некрас едва не вздрогнул, но сдержался, только зубы сжал крепче. С Местятой потащился вовсе не просто так, а с умыслом. Только откуда об этом волхва узнала? Вот волшба, так волшба…

— Что смотришь? Думала не пойму? — Всеведа улыбнулась и Некрас с удивлением заметил, что не старая она еще, симпатичная. — Ох, ты и ходок. На волхву такие взгляды кидать. Уморил.

Засмеялась, вмиг помолодев на десяток лет.

— А и чего не посмотреть, когда есть на что? — хотел улыбнуться Квит, но сдержался. Опасное дело волхвы. Слишком много силы и власти у них.

— Бедовый ты, купец, отчаянный. Зачем пришел, Некрас? — улыбку с лица смела, будто ее и не было.

— Всеведа, как ты поняла-то? Ведь молчал я.

— Ко мне люди ходят уже с десяток лет. По лицам вижу, по глазам читаю. Ты с другом пришел, так? А тогда чего же не на него смотрел, а на меня пялился? Видно дело ко мне. Угадала?

— Угадала, волхва, — Некрас вздохнул глубоко и спросил, словно в воду ухнул. — Приворот на мне? Ответь, мудрая?

— Не приворот, а Огневица, — с теми словами указала длинным перстом на Нельгин оберег, что висел на поясе Квита. — Не тот ты парень, чтобы женские обереги носить. Да и сама Огневица приметная. В Лугани нет таких мастеров, чтобы тонкую работу по серебру делать. Оберег этот Нельги Сокур. По доброй воле она бы с ним не рассталась. А стало быть, украл ты его. А зачем? Ты, чай, не без деньги, так к чему тебе этот кружок серебряный?

Некрас от изумления шапку на макушку сдвинул.

— Вот правду говорят — волхвы все видят. Так приворот? Или иное что?

— Иное, парень, — голос ее смягчился, по губам улыбка скользнула совсем женская, теплая. — Это расплата тебе за все девичьи слезы, что по тебе пролиты.

— Мудрёно говоришь, Всеведа.

— Так мудрёно? Что, Некрас, думаешь, заболел ты? — в тот момент пламя в очаге вспыхнуло, осветило страшно лицо волхвы, сверкнули опасно на лице ее рысьи глаза. — Сначала думал о ней, потом запотряхивало, как в огневице, а теперь злость взяла? Так? Дальше горше, Некрас.

Квит все ж вздрогнул — от слов ее верных, от глаз рысьих, от пламени, а более всего с того, что в большой гриднице вроде как свет померк, темно сделалось среди белого дня.

— И что ж это? — голоса своего не узнал.

— Любовь. Лада Пресветлая тебе благодать послала. Через эту напасть огневую себя найдешь, уразумеешь, что ты за человек и какого корня. Везунчик ты, Некрас. Любят тебя светлые боги, — пламя в очаге унялось, солнце вновь засияло ярко, играя привольно на стенах и лавках богатой гридницы. — Иди нето. Местята твой весь порог мне истоптал. Боится за друга-то, душой болеет.

Некрас как в полусне двинулся на выход, но остановился, вернулся к Всеведе и посмотрел внимательно. Женщина в летах, стройная, прямая. Волосы с проседью густой. Глаза с рыжим ободком, вокруг ресницы пушистые. Квит голову набок склонил, задумался, да и поправил на плечах волхвы теплый плат, вроде как укутал.

— Вон ты какой… — взгляд Всеведы потеплел. — Ходок, да непростой. Уважил старуху, заботой удоволил. Иди уж, бедовый.

Толкнула легонько в грудь, Некрас и пошел, а она ему в спину:

— Цветавы опасайся. Ярая у тебя невеста, Некрас. Как бы беды не вышло. Понял?

Некрас только кивнул и бросился вон из чудного дома. На подворье уже выдохнул, шапку с головы стянул и замер.

— Некраска, эй. Чего там? — Местята подлетел, встал напротив и заглядывал в глаза преданно. — Ты чего обезмолвел-то?

— Все путём, друже. Идем нето. Дел невпроворот. Ты куда направишься? — Некрас головой тряхнул, скинул с себя мысли странные.

— В избу товарную. Людей батьки твоего проверить, товар счесть. Глянуть, куда распихать и сколь еще надобно, чтобы насаду загрузить.

— Вот и иди. Если раньше меня домой завалишься, отцу скажи на торгу я. Мену беру на солонину. Ступай, не топочись бездумно, — гнал потому, что подумать хотел, а с Местяткой болтливым это было бы непросто.

— Ага. Пошел, — Боровой резво припустил через улицу и скрылся за забором Суропинским.

Некрас сделал шаг, второй и встал посреди дороги. Припомнил, как иголкой кололи мысли о Нельге, как снилась она и снится, как лихорадило его… Вздохнул глубоко и сказал, обращаясь непонятно к кому:

— Бабьи россказни. Любовь какая-то… Дурь все! — высказался и пошел по дороге, раздумывая о том, как сделает Нельгу своей, подомнет под себя на лавке, а там уж и отпустит его чудная огневица.