Конец лета - Розамунда Пилчер Страница 16

– Вовсе нет, вовсе нет... – Старик протянул руку, и я пожала его сухую грубую ладонь. Без неизменной твидовой шляпы он показался мне странным и непривычным, словно полисмен без шлема. Его лысеющую голову украшали жидкие перышки седых волос. Из всех моих знакомых в «Элви» Гибсон оказался единственным, кто по-настоящему постарел. Его глаза выцвели и слезились, а тело ссохлось, согнулось дугой, да и голос стал каким-то глухим.

– Мы слышали, что ты вернулась. – Он повернулся к Синклеру, который вошел вслед за мной в тесную натопленную комнатушку. – Рад тебя видеть, Синклер.

– Привет, Гибсон.

Миссис Гибсон засуетилась, рассаживая гостей:

– Мой старик только начал чаепитие, Синклер... присаживайся рядом с Гибсоном... он будет рад. А ты, Джейн, устраивайся здесь... тут тепло и уютно.

Я села возле огня и подумала, что скоро расплавлюсь.

– Хочешь чаю?

– Да, пожалуйста.

– Заодно перекусишь.

Она посеменила к мойке, мимоходом коснулась плеча мужа, усаживая того на место.

– Сядь, дорогой, и доешь свою треску. Джейн ничего не имеет против...

– Конечно, конечно.

Но Гибсон заверил, что наелся, и миссис Гибсон так поспешно убрала его тарелку, словно эта немудреная трапеза являлась признаком плохого тона. Синклер подвинул стул и сел напротив Гибсона, глядя на того поверх подставки для печенья. Вынув сигареты, он предложил закурить, взял себе одну и, склонившись над зажженной спичкой, бросил:

– Как жизнь?

– Неплохо... лето выдалось сухое и теплое. Я слышал, вы сегодня ходили охотиться на голубей?

Они разговорились, и я, слушая беседу молодого сильного мужчины и старика, не могла поверить, что когда-то Гибсон был единственным человеком, которого Синклер действительно уважал.

Миссис Гибсон вернулась с двумя чистыми чашками (наверное, самыми лучшими), поставила их на стол, разлила чай и предложила нам лепешки, пирожные и песочное печенье, но мы тактично от всего отказались. Присев к столу, старушка принялась расспрашивать меня об отце, а я в свою очередь поинтересовалась ее детьми, и миссис Гибсон сообщила, что Хеймиш сейчас служит в армии, а Джорджу удалось поступить в Абердинский университет на юридический факультет.

– Неужели?! – удивленно воскликнула я. – Я и не знала, что он такой умный.

– Он всегда был очень прилежным мальчиком... вечно сидел с книгами.

– Значит, ни Хеймиш, ни Джордж не пошли по стопам отца?

– Куда там! Молодежь теперь уже не та. Они не хотят горбатиться на полях в непогоду... Для них тут слишком спокойно. В наши дни мужчине здесь делать нечего, и, хотя мы поставили своих ребят на ноги, сегодня в наших краях особо не разбогатеешь. Да... В городе, на заводе или в офисе, они получают втрое больше.

– А ваш муж не возражал?

– Нет. – Она с любовью посмотрела на старика, но тот был слишком увлечен разговором с Синклером. – Нет. Он всегда говорил, что дети должны заниматься любимой работой и делать ее на совесть. Он все время поддерживал Джорджи... и потом, – прибавила она, процитировав Барри: – «Нет ничего лучше хорошего образования».

– А у вас есть их фотографии? Я хотела бы взглянуть.

Миссис Гибсон воскликнула, вспыхнув от удовольствия, сказала:

– Они висят над моей кроватью. Сейчас принесу!

Она встала и, тяжело ступая, поднялась по ступенькам. За спиной я услышала бормотание Гибсона:

– Учти, старые бочки что надо... Их строили на века. Они простоят еще не один год.

– А что птицы?

– Помни, их тоже осталось совсем мало, ведь весной я поймал только пару лисиц с лисятами.

– Коровы остались?

– Пока что держу... Вереска тоже хватает, сейчас он хорошо горит...

– Хозяйство вести тяжело?

– Пока что справляюсь.

– Бабушка говорила, что зимой вы слегли на две недели.

– Обычная простуда. Доктор дал какой-то пузырек, и я быстро встал на ноги... Не слушай женщин. Мало ли что они там болтают...

Миссис Гибсон, возвратившаяся с фотографиями, услышала слова мужа:

– Что это ты там несешь про женщин?

– Все вы мокрые курицы, – проворчал он. – Поднимаете переполох из-за какой-то ерунды...

– Это была не ерунда... Тебе стоило отлежаться, – отрезала она, передавая мне снимки, и прибавила: – Не уверена, что это была простуда... Я хотела, чтобы муж сделал рентген, но он наотрез отказался.

– Надо было послушаться, Гибсон.

– Да некогда мне заниматься такой ерундой... – буркнул старик и, давая понять, что разговор ему неприятен, передвинул свой стул, чтобы взглянуть через мое плечо на фотографии сыновей. На одной был запечатлен Хеймиш, полный достоинства капрал в форме Камероновского полка, а на другой – Джордж, явно позирующий в фотосалоне. – Джорджи в университете... миссис Гибсон сказала тебе? Уже на третьем курсе... Учится на адвоката. А помнишь, как он помогал вам строить шалаш на дереве?

– Он до сих пор цел. Ветром не сдуло, представляете?

– Джорджи, за что ни берется, все делает основательно. У парня золотые руки.

Мы еще поболтали немного, потом Синклер отодвинул стул и объявил, что нам пора возвращаться. Гибсоны пошли нас провожать. Собаки, заслышав громкие голоса, вновь залились лаем, и нам пришлось подойти к конурам и успокоить их. Это оказались две большие суки, темная и светлая. У последней была мягкая шесть кремового окраса и темные выразительные глаза.

– Посмотри – вылитая Софи Лорен,– рассмеялась я.

– О да, – согласился Гибсон. – Настоящая красотка. Сейчас у нее течка, поэтому завтра я поведу ее к Бремеру, у него хороший кобель. Может быть, она подарит нам щенков.

Синклер поднял брови:

– Вы отправляетесь утром? В какое время?

– Примерно в девять.

– А какой ожидается прогноз погоды? Не знаете, что за день будет завтра?

– Сегодня вечером обещали сильный ветер, он-то и прогонит все тучи. Выходные будут как на заказ.

Синклер улыбнулся мне:

– Что скажешь?

Я играла с собакой и не слышала, о чем они говорят.

– А?

– Завтра утром Гибсон поедет к Бремеру. Он может подкинуть нас, а домой мы вернемся через Лайриг-Гру... – Синклер снова повернулся к старику: – Вы сможете в шесть вечера забрать нас в Ротемурчусе?

– О да, пара пустяков. В котором часу, говоришь?

Синклер задумался, что-то прикидывая в уме.

– Шесть? Мы должны вернуться к тому времени. – Он перевел взгляд на меня: – Ну, что скажешь, Джейн?