Кабы я была царица - Вера Колочкова Страница 16

– Да. Говорите.

– Девушка, я хочу частное объявление дать. Можно? Тут написано, что оно бесплатное… – осторожно проговорила она в трубку. – Правда бесплатное?

– Правда. Диктуйте. Слушаю вас.

– Ой, да погодите… Как же это сказать правильно… – вдруг растерялась Тамара, казня себя за легкомысленную неподготовленность. Могла бы и на бумажке предварительно все записать!

– Какого рода вы объявление хотите сделать? – деловито пришла ей на помощь девушка. – Продать что-то хотите? Или купить? Или услугу оказать?

– Нет, я не услугу… И не купить… В общем, я мужа хочу себе найти…

– Хм… Так это не к нам, наверное… Для таких объявлений специальные газеты есть…

– А я хочу к вам! А что, нельзя, что ли?

– Я не знаю… Можно, наверное… – задумчиво протянула девушка. – Вообще-то я новенькая, первый день работаю…

– Ну так и давайте напечатаем мое объявление! Хочу, мол, замуж за хорошего мужика, и точка!

– Нет, ну что вы. Такой текст не пойдет. Давайте как-нибудь по-другому напишем… – задумчиво включилась в творческий процесс девушка. – Простите, а вам сколько лет?

– Так сороковник скоро…

– А жилплощадь своя у вас есть?

– Есть, есть! Есть жилплощадь! – радостно подтвердила Тамара.

– Значит, так пишем… Одинокая, обеспеченная жилплощадью женщина средних лет желает познакомиться с порядочным мужчиной с целью создания семьи. Пойдет?

– Ага! Пойдет! Очень даже хорошо звучит! Спасибо вам, девушка! А то я как-то растерялась…

– А подписаться как?

– Так моим именем и подписать! Тамара я! Тараканова! И телефон, значит, мой домашний рядышком припечатать!

– Вообще-то, насколько я знаю, такие объявления редко вот так вот, в открытую, подают…

– Почему это?

– Да так принято. Обычно вместо имени и телефона люди свой почтовый ящик указывают, и все.

– А зачем? Зачем почтовый ящик?

– Ну, я не знаю… Мало ли…

– Ой, да нет у меня никакого почтового ящика! Давайте прямо так и напечатаем, как придумали!

– Ну что ж, тогда назовите ваш телефон…

– Ой, а когда газетка с моим объявлением выйдет? Не подскажете?

– Не знаю. А вам побыстрее надо?

– Ну да! Побыстрее!

– Ну хорошо… Я попытаюсь его отнести в сегодняшнюю верстку…

– Спасибо вам большое, девушка! Дай вам бог здоровья да жениха хорошего!

– И вам того же! – рассмеялась на том конце провода ее случайная собеседница. – Удачи вам. И тоже жениха хорошего…

* * *

Голова болела нестерпимо. Соня давно уже проснулась, но не было сил оторвать голову от по душки. Время было совершенно наглым образом послеобеденное, и даже более того – день явно клонился к вечеру. Бездарная суббота получилась. Жалко. Интересно, чего они там в коктейли свои подмешивают зловредного? Сроду она их не пила, коктейли эти… Хорошо, что завтра еще один выходной, не надо на работу идти. А то бы прогуляла, наверное.

Воспоминания о вчерашнем вечере приходили в голову отдельными и несъедобными порциями, вразнобой, пока не сложились в единую картинку. Не то чтобы совсем в ужасную, но достаточно противную. Даже и думать о ней не хотелось. Не будет она, как Скарлетт О'Хара, об этом думать. Не стоит того. Подумаешь, лишний раз убедилась в том, что никогда и ни с кем она не сможет «построить любовь». Дурацкую фразу эту – строить любовь – она часто слышала из телевизора, когда Томочка смотрела по вечерам свое любимое реалити-шоу. Там молодые ребята все любовь строили, строили вот уже четыре года подряд, и все никак построить не могли…

Вообще, она давно уже пришла к выводу, что любовь – это чувство особенное, может, даже первородное, как, например, редкая группа крови. Кому-то дается природой, кому-то нет. И ни воспитать, ни взрастить искусственно в себе его невозможно. Или есть оно, или нет. Вот взять хотя бы любовь родительскую, внутрисемейную. Каждый родитель полагает, и совершенно искренне, что он своего ребеночка непременно любит! Кормит, одевает, помогает, по врачам водит, школьные собрания исправно посещает… Вот как их Томочка, например. Уж как рьяно она свой сестринский долг исполняла, попроворнее любой матери! А исполнила – и все, и не стало в их жизни Томочки… Отстаньте от меня, говорит… Ну и где она теперь, эта ее сестринская любовь? Куда делась? Исчезла вместе с чувством исполненного долга? А может, ее и не было вообще? Любви-то? Природой не заложено? Тогда кто они вообще для нее были? Субъекты для исполнения необходимого и святого подвига, как ни парадоксально и ни жестоко это звучит? Нет, никто не спорит, конечно. И в самом деле – подвиг. А она, Соня, по отношению к Томочке просто распоследняя и ничтожная эгоистка. А только… больно иногда бывает. Очень. Так сильно больно, будто от нехватки кислорода умираешь. Очень уж кусочка любви хочется. Особенно в те моменты, когда одиночество внутри тебя заболевает, и никуда от этой проклятой болезни не спрячешься – ни в книжку, ни в наушники с музыкой, ни в саму себя – никуда! Душа все прежние радости-удовольствия отторгает напрочь, бунтует, хнычет, температурит, просит хоть малую порцию любви, как таблетку аспирина… Потом все проходит, правда. Простуда же тоже со временем проходит? Душа встряхивается, чистит перышки после болезни, и наступают дни Великого Одиночества, когда никто тебе, кроме самой себя, не нужен, и любви никакой тоже, кажется, не требуется…

Нет, надо вставать. Несмотря на головную боль. Вон, за окном темнеет уже. Иначе раздумаешься – себе же хуже сделаешь. А если еще и анализировать свое вчерашнее поведение начнешь… Нет, лучше не надо. Лучше не думать, что это с ней вчера случилось – после коктейля и долгого случайного поцелуя. Опять любви, что ли, захотелось? Как говорится, на уровне подсознательного? О господи… А сама, сама-то она любить умеет, чтоб хотеть ее для себя? Сама-то она в себе такие способности чувствует? Или тоже судьбой на этот счет обделена? Вот проверить бы, да случая такого не представляется. Нет, сестер своих, Томочку и Вику, она любит, конечно, совершенно определенно любит… А обиды детские – скажите, у кого их нет? Ну, бывала Томочка иногда совсем несносной, выплескивала на нее накопившуюся душевную усталость, именуемую раздражением, и очень, надо сказать, метко выплескивала – Соне казалось, что принимала она в себя Томочкино раздражение все до капельки. Бывают такие удобные контейнеры для мусора, знаете ли. Все в себя принимают. Так и сама виновата! Всегда ж так и происходит – думаешь, что тебе сейчас хорошую оценку выставят за слишком покладистое, слишком уступчивое поведение, по головке за него погладят, а происходит все совершенно наоборот. Чем больше стараешься, тем большая порция раздражения в твой мусорный контейнер летит. Нет, нельзя, нельзя любовь таким образом выслужить…

Тут как тут, будто ждал подходящего случая, явился ей в память бывший Викин приятель, Игнат, который ее циклоидом когда-то обозвал. Вообще, он интересную тогда версию насчет глобальной человеческой способности к любви выдвинул… Свою, собственную. Говорил, что из этого вопроса – есть любовь, нет любви – человечество давно уже будто бы выкарабкалось. То есть вполне благополучно для себя взяло и попутало способность к любви с обыкновенной пресловутой оценкой. То есть многие уверены, что искренне любят, а на самом деле – просто оценивают интересующего их субъекта. У нее, у оценки-то, всяких обманных граней-оттенков вполне достаточно – она может быть злой, любопытной, болезненной, снисходительной, добродушной, испуганной, приспосабливающейся, потребительски пристраивающей вожделенный субъект к себе… А любовь – она вообще от всяких оценок шарахается, она просто так течет, в никуда. Ей определенный конкретный субъект и не нужен вовсе. Но когда ее, матушки первородной, в организме просто не заложено – чему в таком случае там течь-то? Вот и приходит на помощь оценка. Необходимость внутренняя – всех окружающих диагностировать. Многие ее просто не замечают, искренне думают, что они так любят… Что ж, может, и прав он где-то. Умный был у Вики парень. Тот самый Игнат, который был очень похож на Алешеньку Карамазова! Жаль, что Вика им пренебрегла. Сказала – с ним кашу не сваришь. Кроме ума, у него вроде и нет ничего больше. А потом этот Вадим появился, и все так быстро со свадьбой закрутилось-завертелось… В общем, оценку Вадим получил у Вики более высокую, чем Игнат. А любовью и не пахло даже.