Просто о любви - Татьяна Алюшина Страница 16

Он взял, стараясь не коснуться маленькой ладони, и зажал в кулаке хранившие тепло ее руки ключи.

— Спасибо большое. Вы меня вчера спасли. За все спасибо!

— За доброту и ласку, — попыталась шутить Стася.

— И за них тоже! — усмехнулся Степан. — Ну, до завтра! В десять нормально?

— Да, вполне, — ровно ответила она. — До свидания, Степан Сергеевич.

— До свидания, Станислава! — бодро, с намеком на веселость попрощался он.

Печальными и почему-то мудрыми глазами она смотрела в сторону, не на него. Он старался не замечать, не видеть, но всего на секунду, на малюсенькую секундочку, разворачиваясь к двери, уловил кусочек этого взгляда, как обжегся.

Больших рванул, распахивая на себя, дверь, переступил порог, шагнул к лифту и обернулся. Дверь за ним плавно закрылась. Не хлопнула, не стукнула — медленно под силой собственной тяжести закрылась. И замок не прогремел запиранием на ключ.

Степан подошел к лифту, нажал кнопку вызова, отстраненно подумав, что не представляет, где территориально находится, ну, это-то ерунда, главное — выехать со двора. А там разберемся!

Бесшумно подъехал лифт, обнаружив свое прибытие открыванием дверей.

Степан посмотрел в пустую кабинку, и в этот момент что-то случилось с его сознанием. Что-то сильное, как кулак, шибануло откуда-то из солнечного сплетения по мозгам, очищая от плесени страхов, условностей, идиотизмов!

— А-а-а! Твою мать! — обложил он себя, обстоятельства, жизнь растреклятую, загнавшую надежно страхами в безопасный отстойник.

И огромными шагами ринулся назад, шарахнув с разгона об стену отлетевшей входной дверью, как разбушевавшийся посреди зимы медведь-шатун.

— Стася!!! — заорал от души на всю квартиру и близлежащий район вместе с нею.

Она вышла ему навстречу и смотрела такими большущими глазищами.

Разобрать, что выражали ее глаза, он не успел — не сбавляя шага, оказался возле, сгреб на ходу одним мощным движением рук и поцеловал!

Сильно. Безвозвратно. Отчаянно. И не мог остановиться!

Все ухнуло, как в пропасть, остались только они одни в этом поцелуе.

Степан раздевал ее и себя с незнакомым, несвойственным ему неистовством, ударившим в голову, как хорошее вино, и метался, смеясь, прижимая голенькую Стаську одной рукой к себе — от входной двери, которую почему-то надо было обязательно закрыть, через коридор, в спальню. И рвался вперед, изучая ее руками, губами, взглядом.

Опомнился вдруг и спохватился, что может сделать ей больно, приказал себе умерить пыл юношеский.

У него никогда не было маленьких, миниатюрных женщин, так в его жизни получилось, что все партнерши обладали габаритами статными — высокие, стройные и не совсем… Одним словом — крупные барышни. А Стаська возле него — пичужка!

А он тут со своими ручищами! Но она не позволила ему остудить звенящие чувства мыслями, страхами, рассуждениями! То, что творилось сейчас ими, не имело простых определений — ни страсть слепая, ни расчетливый секс, ни любовная игра — иное!

— Нет! — потребовала она. — Никакого контроля! На фиг!

— Ты такая маленькая, я могу не заметить, что делаю тебе больно!

— Никогда! — отринула она такую возможность. — Не думай об этом! Вернись!

И он вернулся. К ней. К ним.

Туда, где могли быть только двое.

И отказался добровольно от ума и всех знаний-умений, оставив ощущения и инстинкты!

И тонул в гречишном меде Стаськиных глаз, когда брал ее первый раз, стараясь продлить этот момент сколько мог, и разделил с ней улетание к вершине, и укачивал после, уложив на себя, оберегая, успокаивая вздрагивающее воспоминаниями тело.

И что-то шептал бесшабашно-порочное в розовое ушко и хохотал над тем, как она краснеет и шлепает его стыдливо ладошкой по плечу.

Они начали все сначала, с неспешного бесконечного поцелуя, осторожно осваивая неизвестное, не удержав медлительности, заспешили в конце, не могли оторвать взгляда друг от друга, делясь потрясением лучшим, ярким, другим, чем первый раз!

Стаська заснула у него на руках, и Степан тихонько целовал ее в макушку, чтобы не разбудить, невидяще смотрел в слепое темное окно и улыбался умиротворенно своим мыслям.

Она очень быстро проснулась, и выяснилось, что оба они жутко голодные — нормальное состояние!

Они устроили варварский набег на кухню, закончившийся совсем не кухонными делами.

Вернулись в радостно принявшую кровать, целовались, смеялись, почему-то шептались, не рискнув разбить волшебство громкими голосами, и, обессилевшие, заснули часов в пять утра с начинающимся рассветом следующего дня.

Следующий день принес Стаське все ожидаемые и прогнозируемые самой себе «прелести» новой жизни.

И ничего, как водится, не предвещало. Они завтракали усталые, восторженные, звучащие все еще в одном ладу.

— Слушай, Стася, а где мы территориально находимся? — спросил Степан, довольно потягивая кофе с молоком из большой кружки.

— На Сретенке.

— Не хиллари! — присвистнул он. — У тебя что, богатые родители?

Спрашивать про наличие богатого мужа или любовника почему-то Степану совсем не хотелось.

— Богатые, — признала факт Стаська, примерилась и откусила от сложно составного бутерброда, и расширила ответ с полным ртом: — Скрипачи. В австрийском большом академическом оркестре.

— Однако! — прочувствовал Степан. — А тебя, значит, балуют?

— Пытаются. Я не даю, — размахивая рукой с зажатым в ней бутербродом, поясняла Стаська. — Они не так чтобы очень богатые, в Австрии дорогая жизнь, особенно в Вене.

— Ты к ним ездишь?

— Редко. Чаще они сюда, — без энтузиазма ответила она.

— Ясно. Не самая приятная тема, — присмотрелся к ней Степан.

— Да, не то чтобы… но в двух словах не объяснишь, а вдаваться в подробности мне сейчас не хочется. Потом как-нибудь расскажу, ладно?

— Не грузись, — посоветовал он. — У большинства родители — это тема сложная.

— А у тебя? — живо поинтересовалась Стася.

— Бог миловал! Конфликтов нет, но, как и у всех, вопрос отцов и детей имеет место. Зато у меня полная благость и понимание с любимой сестрицей!

— А у меня полная благость только с тетушкой.

— А подруги, друзья?

— Имеются в наличии, но без душевного стриптиза и близости. Это все с княгинюшкой.

— С кем, с кем? — подивился Больших.

— Ну, мы так тетку называем в семье. Это отдельная история, — улыбнулась Стаська.

— Подозреваю, что легендарная.