Радуга в твоих ладонях - Алина Феоктистова Страница 15

— Как говорил Станиславский своим актерам, когда они фальшивили?

— Не верю, — прошептала Ольга.

— Так вот, играешь ты сейчас отвратительно, и я могу сказать то же самое, тем более что дверь я запирал. А это значит, что у тебя есть ключ от моей комнаты, — спокойно сказал он.

Ольга, когда начала просматривать бумаги, положила ключ на стол и теперь, заметив, что он лежит на видном месте, думала, как бы незаметнее спрятать его. Но Игорь проследил ее взгляд и, усмехнувшись, взял ключ и пошел к двери. Когда он вышел, Ольга услышала, как ключ повернулся в замке. Она подбежала к двери, подергала ручку. Заперто. А замок устроен так, что и снаружи, и изнутри открыть его можно лишь ключом.

Она бессильно опустилась в кресло. Он наверняка пошел к коменданту. И он имеет на это право. Только сейчас до Ольги стало доходить, что же, в сущности, она сделала. Каждый человек хочет спокойно жить там, где он живет, и не бояться вторжения. А она вторглась на чужую территорию да еще стала смотреть личные вещи хозяина, его рукописи, а ведь только он сам может решать, показывать ли их кому-нибудь или нет. Она проникла сюда обманом, солгав доверчивой тете Маше. Теперь у тети Маши могут быть неприятности, может быть, ее даже уволят с работы. Но нет, этого Ольга не допустит, она расскажет коменданту все как было. Тогда ее саму выгонят из общежития за нарушение порядка проживания. Это будет означать и окончание учебы в институте, потому что снимать квартиру она не сможет… Ну о чем она думала, когда делала все это?! Ольга не знала, сколько прошло времени. Она сидела в кресле, задыхаясь от стыда. А когда она услышала, что замок снова открывается, ей стало совсем плохо.

«Он ведь подумал, что я — воровка. А что еще он мог подумать?» — мелькало у нее в голове. А объяснить истинную причину того, почему она здесь оказалась, еще стыднее, чем оказаться в роли воровки.

Игорь вернулся один. «Уже поздно, он не нашел коменданта», — поняла Ольга и, как обычно в минуты стыда, закрыла руками полыхающее лицо, не в силах вынести проницательный взгляд Игоря. Так маленькие дети закрывают руками глаза и думают, что надежно спрятались, что их тоже никто не видит, если никого не видят они сами. Она ожидала его слов, представляя себе всю степень его негодования. Если бы он даже стал кричать на нее и оскорблять, всего этого было бы мало. Но она слышала лишь его шаги. Он прошел в комнату, что-то делал, не обращая на нее внимания. Ольга продолжала сидеть, зажмурившись и прижимая к горящим щекам ледяные руки. Он даже не знает, что ей сказать, — настолько он зол. Но время шло, и его молчание, и ее ожидание становились невыносимыми. Она сквозь пальцы осторожно посмотрела, что он делает. Игорь убирал в ящик последние листы, а потом поставил его на место, повернулся к ней, и она, встретившись с ним взглядом, недоуменно опустила руки. В его лице не было ни злости, ни даже раздражения, ни обычной непроницаемости. Его глаза с теплотой смотрели на нее, а губы улыбались.

— Ну вот, все в порядке, Олененок, — сказал Игорь, продолжая улыбаться.

Он распрямился, по-спортивному легко подошел к ней. Он казался Ольге сейчас таким красивым. В его глазах был странный блеск, делающий его еще привлекательнее, и ее тянуло к нему сейчас больше, чем обычно. Игорь смотрел на нее неотрывно, как-то выжидательно, и она поняла, чего он ждет: он хочет, чтобы она ушла.

У него сорвалось свидание, может быть, он поссорился со своей девушкой, может быть, расстался, он вернулся к себе, а тут его поджидает еще один сюрприз. Он, конечно, разозлился, но, пока искал коменданта, успел овладеть собой. И теперь, великодушно простив ее, конечно, хотел бы остаться один со своими проблемами.

И даже сейчас, в такой ситуации, от него на расстоянии веяло покоем и уверенностью в себе, которых так не хватало Ольге и которые так привлекали ее в нем. А он сам, видимо, считает ее маленькой глупышкой, на которую даже не стоит сердиться за ее проделки, все равно она ничего не поймет. А скорее всего он просто понял, почему она оказалась здесь, расценив это по-своему, как расценил бы любой нормальный мужчина. Ольге стало совсем плохо. Она опять вспомнила Юру, свою скованность и неумение быть как все, свою ненормальность. А Игорь говорил только что такие же слова, которые говорил когда-то ее отец. Но отец любил ее, а Игорь любит другую и ждет, когда же она оставит его в покое. Он настолько тактичен, что после всего даже не выгоняет ее. Вместо того чтобы уйти, Ольга, презирая себя за слабость, за то, что совершает очередную непоправимую глупость, вдруг расплакалась в довершение всего. И, коря себя за слезы, никак не могла остановиться и ревела как маленькая, что еще больше убеждало его, что она глупышка. И, чтобы он не видел ее лица, уткнулась в спинку кресла. Она почувствовала, как он, подойдя, положил руку ей на плечо.

«Теперь ему к тому же придется еще и утешать меня», — подумала Ольга, и слезы хлынули с новой силой.

Он приподнял ее, и она оказалась сидящей на его коленях.

— Я ведь сказал, что все в порядке. — Его рука гладила ее по щеке, вытирая слезы, и ей пришлось спрятать лицо у него на груди, чтобы он не видел, какой она становится от слез еще более некрасивой. Его рука стала гладить ее по волосам, и Ольге начало казаться, что действительно все в порядке, что ничего страшного не произошло. Но сколько еще можно навязываться человеку? Она рванулась, собираясь встать и уйти, но он удержал ее. Его руки были сильными, невозможно было с ним справиться. А грудь — широкой и крепкой, и она слышала, как ровно бьется его сердце.

— Ты не уйдешь отсюда, пока не расскажешь мне, что случилось перед нашей встречей в вестибюле, — сказал он, поднимая к себе ее лицо и вытирая последние слезы. Его пальцы были такими сильными и такими ласковыми. — Я тогда не добился от тебя ответа, — продолжал он. — Но у меня было дело, и я опаздывал. А сейчас время у меня есть, и я во что бы то ни стало тебя выслушаю.

— Да нет, ничего не случилось, — прошептала Ольга, уже сдаваясь. Он оказывал на нее очень странное действие, ей была так приятна его близость. И она словно перенеслась в далекое детство, когда она вот так же сидела на коленях у отца и рассказывала ему о своих проблемах и бедах.

— Ну, если бы ничего не произошло, ты бы никогда не пришла сюда, не так ли? И я рад, что пришла ты именно ко мне, — произнес он, окончательно настроив ее на волну искренности.

Игорь посадил ее в кресло, встал, принес себе стул, сел напротив, сказал:

— Я слушаю.

И в его интонации была такая дружеская заинтересованность, что Ольга, удивляясь себе, вдруг выложила все, даже то, что мужчине рассказывать не принято.

— Я не такая, как все, я не умею жить в этой реальной жизни. Я не умею любить и не могу быть любима, — делилась она личным, сокровенным. — Я давно поняла это, и меня мало расстраивала моя непохожесть на других. Но сегодня мне восемнадцать…

— А в восемнадцать хочется чуда, — завершил он. — Я понимаю тебя, мне тоже было восемнадцать. Но ты ошибаешься на счет себя… Ты все умеешь. Даже больше, чем все остальные. Я ведь видел, как ты играешь Джульетту. Если ты можешь так передавать чужие чувства, то твои собственные должны быть в сотни раз сильнее. Поэтому и требования к людям и к жизни ты предъявляешь большие, чем другие. То, что устроило бы другую девушку, неприемлемо для тебя. Тебе нужна настоящая любовь, а не подделка. Так что не виноваты ни ты, ни этот мальчик, ни Вика. А когда будет настоящее, оно не покажется тебе грязным или пошлым. Все будет чистым, если это любовь.