На фиг нужен! - Татьяна Булатова Страница 15

– Все, – подтвердил Миша. – Если не считать, что ты отрезала меня от внешнего мира.

– Мир подождет, – улыбнулась мужу Маша и заскользила взглядом по потолку.

– Ага, Машка, поплачь еще, – поддел жену Рузов. – Ты ведь от счастья?

– От счастья, – Машенька смахнула слезы. Похоже, любая мелочь отзывалась в ней особым душевным напряжением, которое легко передавалось Мише, а потому вызывало сопротивление. Наконец Рузов не выдержал и озвучил:

– Мне надо на пару часов отъехать.

Маша изменилась в лице:

– Именно сейчас?

– Сейчас. У меня встреча.

– Отмени свою встречу, – стараясь сохранять спокойствие, предложила Машенька.

– Это каким же образом? – скривился Миша и показал рукой на разобранный для просушки телефон.

– Возьми мой, там все есть, – Маша быстро сообразила, о чем идет речь.

Нисколько не сомневаясь, Рузов схватился за телефон жены.

– Помочь? – ехидно-доброжелательно предложила Машенька и тут же, как ни в чем не бывало, поцеловала дочь в плечо, дабы та, не дай бог, ничего не заподозрила.

– Разберусь, – буркнул Миша и начал перебирать имена в списке контактов.

«Своих» он нашел быстро, под нетипичным для телефонного справочника обозначением – «Сука 1», «Сука 2» и т. д. Похоже, Маша основательно порылась в его сотовом: на некоторых визитках были даже подобраны фотографии. Причем безошибочно.

Не вставая с дивана, Рузов набрал нужный номер и официально поздоровался:

– Здравствуйте, Елена Владимировна.

В трубке что-то удивленно пискнуло.

– Довожу до вашего сведения, – официально заявил Миша, – что сегодняшнее совещание не состоится.

На том конце, видимо, задали вопрос, не переносится ли?

– Нет, не переносится, Елена Владимировна, – твердо повторил Рузов. – Отменяется. Хорошего вам дня… Довольна? – повернулся он к Маше.

– Довольна, – промурлыкала та и, разжав руки, легко соскочила с дивана. – Слушайте, а не поехать ли нам на природу? – Она выглянула в окно. – Погода прекрасная. Возьмем термос с чаем, налепим бутерброды… Отметим, так сказать, воссоединение нашей семьи.

– Я – за, – быстро заразилась материнским энтузиазмом Ирина и прильнула к отцу: – Поедем?

– Поедем, – не смог отказать дочери Рузов и предложил: – А хотите в загородный ресторан? Пообедаем по-королевски!

– А я и не знала, что у нас поблизости загородный ресторан, – не удержалась от колкости Машенька, но активно тему развивать не стала, побоялась разрушить их временное перемирие.

– А я знала, – с детским тщеславием заявила Ирина, но потом нахмурилась.

– Не понравилось? – встрепенулась Маша и сморщила лоб так, что стала похожа на состарившегося гномика.

– Понравилось, – усмехнулась Ирина и затеребила оборку на диванной подушке.

– Вообще-то всем нравится, – подхватил разговор Рузов. – Я с кем там только не был, никто не жаловался.

– То есть ты, Мишка, в этой загородной харчевне завсегдатай? – легко уколола мужа Машенька и заговорщицки подмигнула дочери.

– Не факт, что завсегдатай, но подхват есть, – не заметив подвоха, проглотил наживку Рузов и заторопился. – Могу позвонить, предупредить, чтобы кролика запекли. Ты, Ирка, как к кролику относишься?

– Мне все равно, – отмахнулась от отца Ирина, не переставая наблюдать за матерью.

– А ты? – больше для приличия поинтересовался у жены Миша, пытаясь скрыть раздражение. – Есть какие-нибудь пожелания?

– Нет, – поджала губы Машенька, легко представившая своего мужа в компании с любой из тех, чьи фотографии хранились теперь и в ее телефоне. – Полагаюсь на твой вкус, любимый.

– И я, – поддержала мать Ирина, пока не заметившая проскакивающих между родителями искр.

– Тогда поехали, – буркнул Рузов и вышел первым, не оборачиваясь.

– Не обращай внимания, – зачем-то предупредила дочь Маша и поспешила следом. – Папа нервничает.

– Из-за меня? – наивно предположила Ирина.

– Нет, – снова сглупила Машенька. – Из-за телефона.

– Серьезная причина, – хмыкнула Ира и остановилась. – Слушай, мам, мне кажется, это ты зря затеяла.

– Что?

– Это вот воссоединение. Знаешь, бабушка мне сказала, разбитую чашку как ни склеивай, трещину все равно видно.

– А твоя бабушка не сказала тебе, что битая посуда дольше служит? Или, например, больное дерево дольше скрипит?

Ира промолчала.

– Все можно исправить, Ируська. Главное – хотеть.

– Но ведь не все же зависит от человека!

– Все! – не согласилась с дочерью Маша. – Уж поверь мне!

«Тебе?» – мысленно возмутилась Ирина, но вслух ничего не сказала, пожалела, хотя еще вчера была готова обвинять мать во всех смертных грехах. Отец не вызывал у нее таких чувств, на него она просто злилась, по-женски признавая заложенную природой склонность к полигамии. Ира даже была готова к тому, что он еще женится и у нее появятся братья или сестры. Но ничего подобного, с ее точки зрения, в жизни матери произойти уже в принципе не могло: маленькая, абсолютно, как она считала, некрасивая, с гармошкой морщин на высоком лбу, с пошлыми белокурыми кудельками… Сорок четыре года! А ведь когда-то она казалась ей красавицей.

«Куда же все делось?!» – изумилась Ирина и остановилась в растерянности. Чувство, которое она испытывала сейчас к собственной матери, не было похоже на обыкновенную жалость, не много в нем было и от женской солидарности, легко сводимой к известной формуле: «Все мужики – сволочи». И Ирине неожиданно захотелось притянуть Машеньку к себе для того, чтобы на ощупь проверить, все ли у нее цело, а потом, убедившись в том, что это так, накрыть ее пуленепробиваемым стеклянным куполом с табличкой «Руками не трогать!».

Допустить мысль, что нечто подобное по отношению к ней самой когда-то испытывала и Маша, Ира не могла. В освоении новых чувств мы всегда ощущаем себя первооткрывателями, эгоистично считая, что только нам доступна эта гамма высоких переживаний. Но и в этом есть свой тайный умысел. Не будь такой уверенности в человеке, он никогда не встал бы на путь настоящей любви к ближнему, обращающей недостатки в достоинства, существующей вопреки здравому смыслу, лишенной рационального начала. Такая любовь не живет в одиночку, ее всегда сопровождает страх, подталкивающий к самопожертвованию ради близких и заставляющий ценить каждое мгновение жизни. «Ты без меня пропадешь», – думают родители, держа за руку своего ребенка. «И вы без меня пропадете», – через какое-то время вторит он им, даже не замечая, что произошла та самая, ключевая перемена мест, отвечающая непоколебимой логике жизненного процесса, когда одно поколение уступает дорогу другому.