Наследница царицы Савской - Индия Эдхилл Страница 15

И он сорвал с моих глаз пелену детства. С того дня я уже не могла смотреть и не понимать. И с каждым днем я все меньше готова была довольствоваться положением единственной лелеемой царской дочери. Но кем я хотела стать – этого я тогда не знала.

Колхидская царевна опаздывала. Мы прождали все утро в женской галерее над большим тронным залом, а ее и близко не было видно. Я, непоседа, вытащила клубок алого шелка и начала играть со своей служанкой Нимрой в «кошкину люльку». Ее пальцы порхали ловко, а я плела замысловатые сети, которые потом с трудом распутывала.

Там собрались и все мои мачехи. Ожидая, они коротали время, каждая на собственный лад. Некоторые сплетничали, некоторые перебирали пряди волос, украшения или складки платья. Одна-две играли, как мы с Нимрой. Царица-египтянка Нефрет слушала, как служанка вполголоса что-то читает ей со свитка. Царица Наама сидела с неподвижным лицом, не шевелясь и не желая нарушать безупречный рисунок складок своего покрывала и линий прически. Царица Меласадна ласкала одну из своих крошечных белых собачек, не обращая внимания на возмущенные взгляды тех жен моего отца, которые соблюдали суровые законы нашего Бога. Госпожа Лиоренда сидела спокойно, двигая лишь кончиками пальцев, когда поглаживала цветы, которые держала в руках. Время от времени она перемещала бутон и сравнивала его цвет с соседними. Македа, тихая и темная, словно полночь, скрывала свои мысли за позолотой опущенных век. Двора пряла, и я жалела, что не взяла свое веретено, чтобы занять беспокойные руки.

Нимра в очередной раз освободила мои пальцы из переплетений алых шелковых нитей. Сквозь решетку из кедрового дерева я посмотрела вниз, туда, где на Львином троне восседал мой отец. При дворе собралось множество пышно одетых людей, но мой отец затмевал их всех. Как и подобает царю-жениху, он оделся в багрец и пурпур с золотой бахромой. Корона Израиля, золотая, с безупречными изумрудами, покоилась на его голове. В руках он держал скипетр со львиной головой – подарок, полученный от скифского царя после женитьбы на его сестре.

Первосвященник Садок сидел на скамеечке возле отцовского трона. Садок стал первосвященником задолго до того, как я родилась; он давно состарился и не смог бы долго стоять. Этим измерялась доброта моего отца – он позаботился о старом Садоке и разрешил ему сидеть во время царских приемов. Все остальные должны были стоять – царский военачальник, стража, иноземные послы, другие священники, придворные, царевичи. Даже мой брат Ровоам. И, хотя он стоял далеко, я видела, что лицо его искажает мрачная гримаса. Наследнику давно стало скучно, и он не заботился о том, чтобы это скрывать. Справедливости ради следует сказать, что к тому времени уже никто из моих братьев не мог спокойно ждать. Мальчики от природы нетерпеливы.

На брата я смотрела недолго. Мой взгляд, словно сокол, искал более приятной добычи. И вот я увидела его, опиравшегося на гладкую колонну из кедрового дерева – по задумке моего отца лес таких колонн раскинулся вокруг большого тронного зала. Тот, на кого я смотрела, носил длинную прическу – локоны спадали ему на спину, а один завиток, перекинутый через плечо, вился на фоне полуобнаженной груди: черное дерево и мед. Его бедра облегала юбка из мягкой синей кожи, расшитой золотыми пчелами, а талию обхватывал позолоченный кожаный пояс шириной в две ладони. Старомодный наряд, но почему-то на Аминторе Критском он выглядел щеголевато. А придворная знать казалась неуклюжей и скованной несколькими слоями дорогих тканей. И все они держали в руках свитки, таблички, золотые или серебряные кубки. У Аминтора в руке была лишь дамасская роза, красная, словно кровь.

Я восхищалась Аминтором – он всегда оставался собой и выглядел так, словно ему просто нравится жизнь сама по себе. Остальные мужчины мрачно хмурились, ожидая очередную царскую невесту, Аминтор же глядел на всех так, словно царь и весь его двор собрались лишь для того, чтобы он мог их рассмотреть. Да, его бесстрашным смехом я восхищалась еще больше, чем красивым лицом. И свобода его притягивала меня так сильно, что иногда я задумывалась, не хочу ли от Аминтора большего, чем готова признаться даже собственному зеркалу.

Пока я разглядывала Аминтора, он сквозь толпу придворных посмотрел вверх, на женскую галерею, и его взгляд словно бы проник сквозь решетку прямо мне в глаза. Издалека точно нельзя было сказать, но мне показалось, что он подмигнул. Я увидела ясно, что он улыбнулся и поднес маленький пурпурный бутон к губам.

Я знала, что Аминтор не мог меня видеть, но краска бросилась мне в лицо. Я отвела от него глаза и посмотрела на отцовский трон. Отец рассеянно гладил львиную голову, украшавшую скипетр. Как и брат, он начинал терять терпение. На миг я задумалась о том, какие мысли одолевают его, пока он ждет очередную жену. Затем Нимра снова накинула мне на пальцы паутинку алых нитей, и, стараясь сохранить сеть ровной и туго натянутой, я забыла о менее важных вещах.

В конце концов, что может значить для царя Соломона еще одна жена?

Соломон

«Все женщины начали казаться мне одинаковыми». Соломон знал, что это несправедливо, что каждая женщина обладает собственным очарованием, красотой и мудростью. И новая невеста, которую он ожидал, – тоже. Но к тому времени он приветствовал уже стольких невест, повидал стольких увешанных украшениями наложниц, что все разрисованные лица сливались между собой. Ради интересов царства и торговли заключались союзы, скрепленные словом и плотью. Можно ли лучше проявить покорность его власти, чем отдав ему женщину царской крови?

«И вот я здесь, жду очередную женщину, когда сорок других дел требуют моего внимания». Но Соломон всегда восседал на Львином троне, чтобы приветствовать каждую следующую женщину, поручаемую его заботам, чтобы при всем дворе показать, как он рад ей, и теперь он не мог прервать традицию, не нанеся тяжкого оскорбления. «Хотя эта невеста окажется точно такой же, как все остальные, скажет те же самые слова. Нет. Так думать нельзя. В конце концов, у меня много жен, а у них лишь один муж. И эту следует встретить с почетом».

Но не с любовью. Любовь принадлежала его первой жене, возлюбленной его сердца. И не предназначалась для других.

А вот уважения могла ожидать каждая женщина.

И потому царю Соломону приходилось ждать во всем своем великолепии на Львином троне, охраняемом дюжиной огромных свирепых зверей из чистого золота, хотя солнце приближалось к зениту, а новой царской невесты все не было видно. К этому времени колхидскому каравану уже следовало бы приблизиться к воротам Иерусалима, чтобы успеть пройти по городским улицам, пока солнце еще светило ярко. А теперь процессия новой царицы не сможет предстать во всем великолепии…

– Но это не наша вина, царь мой и господин! Мы сто раз предупреждали их, что нужно отправиться в путь рано, чтобы успеть в назначенный час. Но ничто не могло их поторопить, они ждали собственных знамений и откладывали без конца, пока царевна приносила жертвы своим богам. А теперь цветы завяли, люди потеряли терпение, и… – говорил дворцовый управляющий.

– Довольно, Ахисар, никто тебя не обвиняет, – прервал его царь, подняв руку, – и я меньше всех, а теперь успокойся. – Царь улыбнулся. – Терпение – это добродетель.