Уловки любви - Кейт Норвей Страница 15

— Ей не слишком нравятся сеансы групповой терапии, — уточнил Дез, подарив белозубую улыбку.

— Да? — Я удивленно взглянула на девушку. — А почему нет? Что случилось?

— Понимаете, в этот момент мы должны выглядеть одними из них. К подобному сложно привыкнуть: тебя терроризируют вопросами о твоей личной жизни, о твоем отношении к разным больным и так далее, — попыталась объяснить Эми. — Я хочу сказать, мы привыкли держать дистанцию с пациентами. Поначалу сложно уподобиться обычному больному.

— Но ведь мы всего лишь обыкновенные люди со своими проблемами, — заметил Дез. — В этом мы все равны, правда? У нас нет никаких оснований притворяться, что мы боги, неуязвимые и не способные ошибаться.

Я нахмурилась:

— А тебе не кажется, что пациенты доверяют нам больше, когда считают нас почти всемогущими? Если ты встанешь на одну доску с больными, признаешь, что совершаешь иногда глупые ошибки, как же они смогут положиться на тебя?

Эми кивнула:

— Никак. Они просто поговорят со мной и помогут мне разобраться с их проблемами. Мы здесь не для того, чтобы на нас полагались.

Дез подался вперед.

— Мы хотим, чтобы пациенты встали на собственные ноги. Мы поддерживаем их, только если они очень остро страдают. Во всех остальных случаях мы только маяки, помогающие людям самим решать свои проблемы, — доказывал он горячо. — Мы для них должны служить ориентиром, а не опорой.

— Существует множество психологических школ, — возразила я. — Люди вроде Баркера, помешанные на отвратительной терапии. Психоаналитики, последователи Фрейда и Юнга. Ни с одной из них вы не согласны. Так как же вы можете гарантировать стабильность кому бы то ни было? И я не считаю, что медики должны принимать участие в этих групповых забавах. Я знаю со слов Мей Вильямс, что иногда случаются взрывоопасные ситуации.

— Это правда. Каждый волен выражать свое мнение, принимая во внимание и мнение другого, — пояснил Дез. — Это очень интересно и очень помогает. Таким способом освобождаются эмоции, напряжение снимается, и у пациентов появляется возможность завязывать отношения друг с другом. Только так они снова могут научиться взаимодействовать с внешним миром. Лучше, когда люди открыто выражают свою агрессию. Постоянно вежливый человек не говорит правды, не общается от чистого сердца, не создает искренних отношений с окружающими.

— Сестра Капер отлично научилась открыто выражать свою агрессию, — заметила я. — Значит ли это, что она более эмоционально здорова, чем люди, сдерживающие ярость?

Эми Брукс скорчила гримасу:

— Точно как сестра Купер. В самом начале практики в моей первой группе я стала «пришибленной», утратила присущую мне раньше силу воли. Сестра всегда считала меня глупой и неумелой и не скрывала этого. Я даже начала верить в ее правоту, поскольку у меня все валилось из рук и путались мысли в ее присутствии. Но, думаю, теперь мы лучше узнали друг друга.

Эта печальная исповедь поставила меня в тупик.

— Я решила пойти туда, — призналась я.

— Правда? — Дез потрепал меня по плечу. — Это замечательно, мы все будем очень рады. Можно я скажу Мартину?

— Если хочешь, — кивнула я. — Еще нет официального приказа, но старшая сестра считает, что я смогу заменить уходящую вскоре Паркинсон.

— Значит, через неделю. Она говорила мне, что возьмет отпуск в следующий понедельник, а потом вернется сдавать экзамен.

— В следующий понедельник? Так скоро? — удивилась я. События разворачивались неожиданно быстро, и я не почувствовала радости.

Дез поднялся и улыбнулся мне:

— Мы будем ждать. Состряпаем к понедельнику кучу провокационных вопросов и станем задавать их тебе на сеансе групповой терапии. Это будет очень интересно.

— Не верь ему, — искренне улыбнулась Эми, будто бы я могла воспринять слова Деза всерьез. — Он открывает рот на сеансах, только если его припереть к стенке. На этих занятиях он волнуется даже больше, чем я.

Этот разговор дал мне пищу для размышлений. Следующий час я обдумывала его лежа на кровати. Мне было интересно, как ведет себя Мартин во время сеанса групповой терапии. Никто из моих собеседников о нем не упомянул. Означает ли этот факт, что Вудхерст в этом не участвует? Но если там обязана присутствовать даже сестра Хуппер, то мне не приходило в голову ни одной причины, из-за которой он мог остаться в стороне.

Я вернулась в палату без четверти шесть. Джим Хикен встретил меня в коридоре и попросил:

— Ради бога, вытащи оттуда старшую сестру. Она не отходит от мистера Кершоу с тех пор, как ты ушла. Она даже не позволила мне работать в палате. Посмотри, что можно сделать, ладно? Ты все-таки женщина, вам легче понять друг друга.

— Ему так плохо?

Парень нахмурился:

— Давление понижено, и он все еще без сознания.

— В таком случае она не уйдет, — покачала я головой. — Ты же знаешь, как много для сестры Каттер значат инструкции. Она хотя бы чай пила?

— Боже мой, нет! Мне даже в голову не пришло предложить ей чаю.

— Мужчины! — вздохнула я. — Подумай, она отправила Кершоу в операционную и с самого ленча ничего не ела. Я отнесу ей чего-нибудь перекусить, ладно?

— Лучше заставь ее выйти и выпить чаю в кабинете, пока ты посидишь с ним.

— Я попытаюсь.

Я проверила бумаги, все еще лежавшие на столе администратора, прежде чем войти в палату. Каттер включила рассеянный свет в боковой палате и сидела там вплотную к кровати. Она не шевелилась, только пальцы теребили серебряную пряжку.

Я пробормотала:

— Сестра, позвольте мне подежурить рядом с ним, пока вы выпьете чаю в кабинете.

Женщина печально покачала головой:

— Нет, я пообещала ему, что буду рядом, и я останусь. Я никогда не прощу себе, если не сдержу слова. Он еще не приходил в сознание, и я должна быть здесь, когда он очнется.

Не имело смысла спорить об этом.

— Тогда я принесу вам поднос с едой, — заявила я.

Отправившись на кухню, я положила яйцо-пашот на тост, заварила чайничек, положила на поднос блюдце с шоколадным печеньем из ее шкафчика, отнесла все это ей и сказала, опустившись на стул рядом:

— Пожалуйста, поешьте, сестра, пока все не остыло.

Женщина даже не посмотрела на поднос. Ее взгляд был прикован к землистому лицу мистера Кершоу.

— Он не выживет, — беззвучно произнесла сестра Каттер. Я с легкостью прочла эту фразу по ее губам: она постоянно твердила ее. Но сейчас сестра была уверена в своих словах, сейчас они были слишком похожи на правду.

— Он выживет, — возразила я. — Выживет.

Но в моем голосе было больше страстного желания, чем уверенности.