Вызов врача - Наталья Нестерова Страница 15

– Комплекс физиологических процессов, – повторила слова дочери Мария Петровна. – Ты не любишь свою работу? Не вкладываешь в нее душу?

– А какого размера нужно иметь душу, чтобы хоть кусочек вкладывать в каждого больного?

– Душа не буханка хлеба, от нее не отщипывают.

– Но она, как и хлеб, черствеет.

– Ты обо мне?

– У тебя вместо души булыжник, нечему засыхать. А я… После института и ординатуры работала в отделении реанимации. У нас бригада была… С того света тяжелейших больных возвращали… Другие уже давно бы аппараты отключили и на перекур ушли, а мы бились как сумасшедшие. Пять раз за дежурство одежду меняли – промокала насквозь. Второй такой бригады в Москве не было. Но реаниматологи – врачи без больших гонораров. Переведут пациента в общую палату, там родные врачей одарят. Реаниматологов никто в глаза не видит. У всех ребят были жены молодые и дети маленькие. Двое парней ушли в челночный бизнес. Думали – временно, получилось – до сих пор. Торгуют шубами в Лужниках. Один в коммерческой клинике бородавки удаляет. Я перешла в другую больницу, тоже в реанимацию. А там… там как везде. Однажды… жара была страшная. Спрашиваю коллегу: «Есть что-нибудь попить?» А он мне морс клюквенный предлагает. «Сидорову из третьего бокса, – говорит, – родные присылают, а ему уже не до морса, так что пей». Это… этот морс я никогда не забуду…

Ирина замолчала. Вспомнила, как пила морс, взятый у умирающего. Потому что мучила жажда, и на сантименты времени не было – уже ввозили на каталке нового инфарктника. Кисло-сладкий клюквенный морс подействовал на Ирину как мертвая вода – все опротивело. Все – это работа вполсилы, когда не хватает лекарств, ломается оборудование и гибнут люди, которых теоретически могли бы спасти.

– После того морса, – спросила Мария Петровна, – ты в участковые терапевты подалась?

Мать угадала верно. Но Ирина не собиралась подтверждать ее догадки. Да и вообще напрасно разоткровенничалась. Нашла перед кем!

– Все-таки я верю, что ты очень хороший специалист! – убежденно произнесла Мария Петровна. – Ира, ты знаешь, у меня… у меня…

– Ну, говори! – подтолкнула Ирина. Мария Петровна явно боролась с собой: открывала рот и молчала, разводила руки и соединяла их в замок. Борьба не увенчалась успехом.

– Чепуха! Не обращай внимания! – уныло проговорила Мария Петровна.

– Трусишь? Но я до ночи здесь сидеть не намерена, пока ты созреешь. Да, я знаю, что у тебя нашли рак щитовидной железы.

– Знаешь? Откуда? – изумилась Мария Петровна.

– Не во сне же твои диагнозы увидела! Разговаривала с врачами из ведомственной поликлиники, где ты раньше наблюдалась. Зачем вырвала из медицинской книжки заключение онколога? Ты его уничтожила?

– Нет, спрятала.

– Я все поняла еще час назад. Ты устраиваешь чехарду с врачами, потому что ищешь того, кто мог бы тебя вылечить. Конкурсный отбор на владение секретом врачевания проводишь? Операции смертельно боишься и надеешься на чудо.

– Не к экстрасенсам же мне обращаться. Я в них не верю.

– Веришь. Шиворот-навыворот, но веришь. Ищешь исцелителей среди фельдшеров «скорой помощи» и участковых терапевтов. Разумная образованная женщина, а ведешь себя как невежественная баба! Отдаешь себе отчет, скольким людям своим мракобесием нервы испортила? Думаешь, твои комплексы у тебя на лбу написаны? Врач видит, что ты блажишь и издеваешься над ним. За что?

– Ладно, не снежные, не растаяли. Конверты с деньгами никому силой не пришлось заталкивать, из рук выхватывали. Та, что в туалете сидела, еще и прибавку за вредность просила. У меня больше не было, так она продуктами взяла.

– Нечего насмехаться над нищетой врачей!

– Не над нищетой их кошельков я насмехаюсь, а над нищетой мозгов.

– У самой от страха смерти мозги набекрень!

– Не боюсь я смерти! Непереносима мысль о беспомощности моего тела, гниющего заживо.

– Нам дела нет, чего ты боишься!

– Нет дела? Ира, скажи, когда ты узнала, что у меня болезнь смертельная, тебе не хотелось… ты не думала ко мне прийти?

– Зачем?

– Действительно, зачем? Я ведь в тайне все держала, словно не опухоль у меня, а срамная болезнь или проказа. Не хотела, чтобы люди относились ко мне с брезгливой жалостью.

– Потому что сама людей презираешь.

– Неправда!

– Правда! Человек больше всего не любит в других собственные недостатки. И меня никогда ты по-настоящему любить не сможешь, потому что я всегда буду напоминать о страшном грехе.

– Это ты у какого-нибудь Фрейда с арктикой вычитала?

– При чем здесь Арктика?

– Арктикой в народе лысину называют. Видишь, как много ты еще не знаешь. И Фрейд тебя всему не научит.

– Твой случай и без Фрейда ясен. На краю жизни хочется обрести покой и прощение.

– Хочется, – кивнула Мария Петровна.

– Вернись к параграфу первому своего устава, – посоветовала Ирина.

– Какого устава?

– По которому ты жила. Параграф первый – у меня нет ребенка. Параграф второй – если ребенок все-таки есть, смотри параграф первый.

– Думаешь, старые анекдоты перефразировать остроумно? Ира, ты сказала про край жизни… Понять чувства человека, который одной ногой в могиле…

– Они мне неинтересны, твои переживания. Но как врач, я должна сказать…

– Не боишься на себя грех взять?

– Какой грех?

– Руку матери умирающей оттолкнуть.

Мария Петровна протянула через обеденный столик руки ладонями вверх, надеясь, что Ирина вложит в них свои ладошки. Ирина демонстративно убрала руки за спину.

– Двадцатый раз тебе повторяю: нет у меня матери! И в моей мелкой, как ты считаешь, душонке для тебя не найдется ни любви, ни сострадания, ни уважения – ничего!

Мария Петровна оперлась локтями на стол, сцепила пальцы, прижалась к ним подбородком.

– И за гробом моим не пойдешь?

– С того света подсматривать собираешься? Не выйдет. За бананами тоже ко мне не присылай.

– Это жестоко. Может, справедливо, но очень жестоко и больно. Ирина, у меня ведь квартира, большая, министерская. А вы теснитесь, друг у друга на головах сидите. Я ее, квартиру, вам, а вы, а ты… внук…

– Теперь ты пытаешься меня подкупить.

– Пытаюсь.

– Напрасно. Что касается квартиры, она все равно мне отойдет. Я – единственная наследница, других детей и родственников нет, материнства тебя не лишали, и сама ты от него не отказывалась, так что по закону после твоей смерти квартира – моя.

– И ты это давно знала?

Мария Петровна откинулась на спинку стула, зажала голову руками, словно хотела удержать рвущиеся наружу горькие и страшные мысли.