Принцесса льда - Евгения Ярцева Страница 15

– Это разве осанка? У тебя что, за спиной рюкзак с кирпичами? Почему руки напряженные? – Сергей Васильевич хватал Машу за средний палец и мотал ее рукой из стороны в сторону. – Отпусти мышцы! С такой осанкой не добьешься четкости поворотов! Плюс энергию впустую тратишь. Сама себя блокируешь. А нам нужно что? Непрерывность скольжения, покрытие следа!

Пресловутое «покрытие следа» было непосильной задачей. Попробуй повтори фигуру так, чтобы коньком, как карандашом, обвести свою предыдущую цифру 3!..

Маша горячо надеялась, что Сергею Васильевичу надоест возиться с треклятой «тройкой» и они займутся если не прыжками, то хотя бы спиралями. Не тут-то было!

– Ты должна оказаться со мной лицом к лицу и посмотреть мне прямо в глаза! Не сдвинусь с места, пока не выедешь точно передо мной!

И встал напротив нее, как монумент.

Это сработало. Можно подумать, его глаза обладали магнетизмом и задавали Машиному коньку нужную траекторию. После дюжины «троек» «глаза в глаза» осанка исправилась сама собой. Оглянувшись назад, Маша увидела, что покрытие следа стало почти идеальным.

– Сносно, – кивнул Сергей Васильевич. – Вот так и следует встречать любые трудности: лицом к лицу, глаза в глаза… Переходим к скобкам.

Так же, как и в «тройках», здесь нужно было сменить ребро в вершине поворота, в момент переходного толчка. Катишься на ребре, быстро поворачиваешь конек на сто восемьдесят градусов и обратно, причем туловище скручивается, а голова остается на месте, будто ведать не ведает, что в это время творит нога.

– Почему у тебя скорость к концу фигуры падает? Да все потому же! Нет качественного скольжения на ребре! – горячился Сергей Васильевич. – В поворотах скоблишь лед, ход набираешь не в полную силу! Полюбуйся, какие следы после тебя остаются: утолщения, скребки, углубления! Вот кривизна, волнистость. Все это нужно убирать! А когда совершаешь переходный толчок, представь себе, что отталкиваешься на самокате.

И придирчиво, руки в боки, рассматривал лед в месте переходного толчка.

– Какой след должны оставить ребра? В виде усиков. А у тебя – усища!

Дальше началась возня с фигурами, в которых ребро в вершине поворота не меняется.

Петли у Маши выходили неплохо. Она представляла себе, будто коньком закручивает нитку в клубок, и рисунок получался вполне приемлемый, в форме капли. Но Сергей Васильевич и тут нашел, к чему прицепиться. Как коршун накинулся на свободную ногу, которая на самом деле чувствовала себя не слишком свободно и поджималась, как парализованная. Маша пыталась ее расслабить, отчего нога начинала болтаться, как разваренная макаронина.

– И самое главное – свободная нога должна догнать опорную не раньше, чем та достигнет вершины петли. А не опережать ее на километр!

С крюками все было совсем никудышно. Сильно скрутить туловище перед поворотом не получалось. Рисунок, который оставлял Машин конек, оказывался настолько не похожим на тот, который Сергей Васильевич чертил на льду с помощью здоровенного циркуля, что Маша чуть не плакала.

– Фигура заковыристая, – утешал ее Сергей Васильевич. – Недаром у нее название такое зловещее, пиратское. Пираты при помощи крюков корабли на абордаж брали. И ты свое возьмешь, но не сразу, не вдруг. Приучиться рисовать крюки как следует – это тебе не стакан воды выпить. Хотя пить после них приходится много, – добавил он, усмехаясь. – Вспотеешь, пока над ними бьешься!

Маша потела, пила воду… и снова рисовала на льду крюки.

– Представь себе, – говорил Сергей Васильевич, когда они переключались на выкрюки – «крюки наоборот», – что свободная нога как бы тянет опорную за ниточку. И еще вот что. Когда ты на велосипеде едешь, смотришь прямо под колеса или вперед? Ясное дело – вперед. Тут то же самое. Применяй принцип слежения с опережением! Въезжаешь в поворот – мысленно представляй, как преодолеешь его вершину; а вершину проходишь – все внимание уже на выезде из поворота. Ладно, перерыв десять минут.

Во время одного из таких перерывов Сергей Васильевич подсел к Маше на скамеечку

– Кстати, – сказал он, – ты знаешь, что крюк изобрел Сальхов?

Маша непонимающе на него покосилась. О чем это он? Неужели из фигуры «крюк» получился прыжок «сальхов»? Или, наоборот, из прыжка родился крюк? Чепуха какая-то…

– Я имею в виду Ульриха Сальхова, шведского фигуриста, чьим именем назван прыжок, – пояснил Сергей Васильевич. – В его времена за наши с тобой фигуры можно было заработать олимпийское золото. Помнишь Панина?

– М-м-м… А, ну да, – убедительно закивала Маша, хотя фамилия «Панин» не говорила ей ровным счетом ничего.

Но еще не родился на свет человек, который ухитрился бы одурачить Сергея Васильевича убедительным киванием.

– Э-эх, Николая Панина-Коломенкина не знает, – сказал он с упреком. – Первого российского чемпиона Олимпийских игр! Автора первого русского учебника по фигурному катанию! Про его специальные фигуры тоже небось не слышала?

Маша жалобно шмыгнула носом.

– Ясно. Да здравствует ликбез. – Сергей Васильевич вздохнул и уселся поудобней. – Панин был пятикратным российским чемпионом по «искусству катания на коньках». Впервые – в тысяча девятьсот первом. Спустя, кажется, года два они столкнулись с Сальховым на чемпионате мира в Питере. Сальхов был уже, во-первых, сколько-то-кратным чемпионом, во-вторых, спесивцем, каких свет не видывал. А еще богатеем, с ноября по апрель прохлаждался в Швейцарии… Ну и тренировался вволю, само собой, – свободного времени у него было хоть отбавляй. А Панин служил клерком в конторе, с трудом выкраивал время для тренировок. К тому же был самоучкой. Ни в одной книге в те годы нельзя было отыскать четкую теорию катания, получить представление о механике движений. И Панин, катаясь сам и подглядывая за другими, по крупицам нарабатывал собственную теоретическую базу… Так вот, на чемпионате мира в тысяча девятьсот третьем году программа состояла из пятиминутного произвольного катания и «школы»: крюков и выкрюков, параграфов с петлями, «восьмерок» с «тройками» и скобками – словом, из всего вот этого, – Сергей Васильевич глазами показал на лед, исчерченный Машиными фигурами. – Сальхов делал модные в то время большие фигуры, Панин – фигуры помельче, которые оценивались выше. Но судьи отодвинули его на второе место. Немудрено: швед был непререкаемым авторитетом, держался надменно, безудержно восхвалял себя вслух после каждой исполненной фигуры. У Панина возникло неодолимое желание сбить с него спесь. Но ждать пришлось долго. Только через пять лет, на Олимпийских играх тысяча девятьсот восьмого года, они снова схлестнулись… Комитет ИСУ [1] постарался – подобрал для Сальхова расчудесное лобби. Из пятерых судей трое заведомо были его апологетами. Один – от Швеции, другой – от Англии, но швед по происхождению, третий, личный друг Сальхова, – от Швейцарии, не выставившей на Игры ни одного фигуриста. Соревнования начались со «школы». Ходили слухи, что перед стартом Сальхов прошипел: «Я выведу его из себя!» Когда Панин исполнял «восьмерку», гаркнул на весь каток: «Это разве фигура? Она совсем кривая!» В том же духе комментировал каждую фигуру, выкрикивал ругательства и даже угрозы, а главный судья будто воды в рот набрал и отважился сделать Сальхову замечание лишь после того, как Панин потребовал от него вмешаться… Несмотря на психическую атаку, все фигуры Панин выполнил идеально четко, на голову выше остальных.