Инженю, или В тихом омуте - Ольга Ланская Страница 15

Тут было жарко и душно, но она все же закурила, отодвигаясь подальше от него, показывая, что ей неинтересен его разговор, который и правда не слушала. И уже потушила сигарету в мерзкой стеклянной пепельнице, когда он наконец положил трубку.

Он был такой грустный, что ей даже стало его жаль. Щупленький, съежившийся, поникший, уменьшившийся — даже лицо уменьшилось, сморщившись, превратившись в печальную маску, которую кто-то смял намеренно. .

— Я вас огорчила, Андрей? — поинтересовалась участливо. — Поверьте, я так старалась вам помочь. Но я такая глупая, я ничего не помню и, наверное, не так рассказываю…

Он даже ее не опроверг — хотя должен был бы.

— Начальник звонил — задерживается он, — сообщил бесцветно. — Я вам без него тогда все скажу, ладно? Вы только правильно поймите — у нас из-за вас такие проблемы начались, того и гляди головы нам тут всем поотрывают. Ну то есть не вы виноваты — телевидение это. Им лишь бы ляпнуть что-то, а там хоть трава не расти. И газета то же самое. А с нас теперь требуют расследовать убийство — а никакого убийства, может, и не было. Вы же не видели, из машины тот второй вылез или нет? Может, это ваш водитель выйти хотел, да может, он дверь открыл, чтобы окурок выбросить — да мало ли что, — и сам ее и захлопнул. И взорвался он скорей всего сам — а раз по телевидению прозвучало насчет убийства, теперь с нас ответ требуют, потому как выходит, что скрываем преступление. А если это убийство, значит, заказное — его вообще не раскроешь. Значит, главк начальнику будет выговоры делать, а он нам — да и вообще такое может быть…

Он посмотрел на нее грустно, но что-то еще было в глазах, словно он должен был ей сказать что-то очень плохое и неприятное. Не хотел — но вынужден был.

— В общем… Вы только поймите меня правильно, Марина. Если бы не вы, был бы это несчастный случай, неосторожное обращение со взрывчатыми веществами. Нашли там что-то в машине, кусочки какого-то устройства — но ничего конкретного. Даже если этот второй, которого вы видели, из машины вылез — даже это ничего не значит. Может, погибший у него покупал взрывчатку может, наоборот, ему продавал. А потом начал копаться — ну и прямо в руках… Так что мы бы закрыли дело и все. Если бы не вы — ну, в смысле телевидение…

Она тоже опечалилась и сделалась серьезной, подыгрывая ему. Хмуря брови, но стараясь, чтобы между ними не образовалась некрасивая складка.

— Я понимаю, Андрей — о, я вас так понимаю! Это ужасно — такой приятный молодой человек, такой веселый, хорошо одетый — и вдруг его убивают посреди бела дня. Мне не хотелось создавать вам проблемы — но ведь это неправильно, когда такое происходит…

Он впился глазами в ее лицо, ища там что-то и не находя. Она еще подумала, что, может, он решил, что она издевается, и ищет на ее лице следы усмешки. Но она была искренна.

— Я вас очень прошу, Марина, — и начальство просит. — Голос прозвучал тихо и умоляюще. — Вы не говорите больше никому ничего — хорошо? Мы, естественно, со всем разберемся и вас оповестим — а вы ни с какими журналистами не встречайтесь, ладно? Еще прицепятся — и начнут вас разыскивать. Вы ведь, наверное, этим с телевидения тоже дали свой телефон — а они другим дадут, и начнется. Это и следствию мешает, и ненужное мнение формирует — окажется ведь, что несчастный случай, нехорошо же получится. А так и нам будет лучше, и вам…

Она подумала, не нахмурить ли ей брови, — но вместо этого прибегла к более сильному жесту, распахивая глаза, глядя на него с наивным удивлением.

— Вы понимаете, Марина. — Он понизил голос до шепота. — Только между нами, ладно? Тот, кто в машине взорвался, — бандит был, причем опасный, целый авторитет. Некто Никитенко Александр Васильевич, кличка Никита, главарь преступной группировки. Судимый, между прочим, — за вымогательство. По оперативной информации — это тоже между нами, конечно, — у него в бригаде человек тридцать. Для Москвы не бог весть что — но все же. Рэкет, наркотики, возможно, даже убийства заказные. Полный набор, так сказать. Мы таких отморозками называем — которые на все готовы…

Она не могла так долго держать глаза распахнутыми — выпучатся ведь, вид будет, как у больной базедовой болезнью, противоположный эффект совсем. И потому не стала демонстрировать удивление — вместо этого восприняв его слова абсолютно равнодушно. Почему нет — ну разве может эффектная женщина удерживать в голове такое количество информации, к тому же абсолютно ей не нужной?

— Он был такой приятный, — произнесла задумчиво. — Такой молодой и одет хорошо, и машина красивая. Ужасно, правда?

Он растерялся. Он, может, думал, что она испугается или начнет переспрашивать — но такого не ждал. Специально так много ей рассказывал про покойника — почему-то слишком много, куда больше, чем мог бы, — и тут такая реакция. Она это поняла по его взгляду — что среагировала не так.

— Да вы его не жалейте, — выдохнул наконец после долгого молчания. — За ним знаете сколько всего — чего таких жалеть? Вам еще повезло, что все так вышло, — представляете, познакомились бы с таким, не зная, кто он, в машину бы его сели?

Она представляла — она еще тогда себе все представила, когда он еще был жив, — и потому покивала. Сладко и мечтательно — и естественно, никакого страха.

— В общем, вам так лучше будет — если мы все сделаем тихо. — В голосе уже не было убежденности. — Понимаете, эти же, бандиты его, Никитенко, — они ведь подумают, что вы запомнили того, кого видели. Чего скрывать, у них зачастую возможностей побольше, чем у нас. Подумают так и телефон ваш найдут и адрес — да тех же телевизионщиков прижмут, они и расколются. И начнут к вам приставать — на кого был похож, опиши, нарисуй портрет, все такое. Я-то могу понять, что вы его не запомнили, — а они-то не поймут, решат, что вы специально скрываете. В общем, такое может быть… Не хочу вас пугать, Марина, — но с такими лучше дел не иметь. Им что мужчина, что девушка — понимаете?

— Да, да, конечно! — Она изобразила живейший интерес. — Значит если они мне позвонят — я тут же вам. Вы ведь меня защитите, правда? Вы же смелый, Андрей, — не стесняйтесь, пожалуйста, зачем этого стесняться? Вы мужчина, вы смелый — и мне так приятно, что вы меня защищаете. Они такие злые, с оружием, на меня кричат, требуют ответа, может быть, даже угрожают. И тут вы — и… И они убегают, вы в них стреляете, а на мне может быть даже разорвана одежда. И я вам шепчу: «О, мой спаситель…»

Больше можно было ничего не говорить — с ним что-то случилось такое, словно он был будильник на батарейках и вдруг батарейки сели. Он застыл, глядя на нее тупо, а потом кивал с каменным лицом — и когда она уходила, кажется, продолжал кивать, как этакий китайский болванчик.

Он был не в ее вкусе, но все равно было бы приятно подумать, что он кивает вот так, на самом деле представляя себе описанную ей сцену спасения — в которой была опущена лишь концовка, акт любви между спасителем и спасенной. Однако она не стала вводить себя в заблуждение — ей показалось, что он думал совсем о другом. О своей работе — и о встрече со своим начальником.