Клянусь, что исполню... - Хилари Норман Страница 15

Они уже зашли в переулок, и Энни открывала сумочку, чтобы достать деньги, когда девушка подняла глаза и изменилась в лице.

– Только попробуйте меня заложить, леди, – тихо, но свирепо проговорила она, – и вам конец.

Потом она полетела как ветер, проскочила мимо двоих мужчин, стоявших на углу, и исчезла. А Энни осталась стоять на месте, не понимая, что происходит и что надо делать. А потом она увидела, как один из мужчин бросился вслед за девушкой, а второй направился к ней.

– Извините, мадам, – сказал он, и тогда она поняла, что это полицейский.

Энни смотрела, как он сует руку в карман, зная, что он достанет оттуда полицейское удостоверение. Она ничего не могла сделать, кроме как смотреть на его руку, на открывающийся бумажник, на полицейский значок и фотографию. Полицейский заговорил с ней, и вскоре вернулся второй – без девушки. Ее попросили пройти с ними в участок и ответить на несколько вопросов, и даже угроза торговки наркотиками вылетела у нее из головы. Осталась только одна мысль, снова и снова прокручивавшаяся в вялом, затуманенном сознании.

Эдвард. Эдвард, который все еще ее любит, узнает правду. Бедный доверчивый Эдвард.

Как только они вошли в участок, она заплакала. Слезы были настоящими, но она вдруг с удивительной ясностью осознала, что именно слезы могут ей помочь. Офицер говорил с ней мягко, вежливо и даже сочувственно. Чем более невразумительными становились ее ответы, тем отчетливее она понимала, что на самом деле их интересует вовсе не она. Она была для них просто несчастной женщиной, у которой денег больше, чем ума, и которая пытается незаконным способом приобрести то, что они именовали наркотиками класса С. Но поскольку она пыталась купить не героин, кокаин или хотя бы марихуану, им была нужна не она, а торговка. И тогда Энни Олдрич-Томас, получившая безукоризненное воспитание, образованная, безупречно честная Энни нашла в себе силы наврать британской полиции. Она сказала, что поступает так в первый раз и раньше никогда ничего подобного не делала. Она понимала, что, возможно, они ей не верят, возможно, даже наблюдали за ней раньше, но она продолжала бессвязно лепетать, всхлипывать и умолять их ничего не сообщать мужу. У нее было ощущение, что она близка к спасению.

Она должна была бы чувствовать себя счастливейшей женщиной на земле. Но когда она с заплаканным лицом и все еще дрожа сидела в поезде, который вез ее обратно в Оксфорд, ее занимала одна-единственная мысль. Она возвращается в Бэнбери-Фарм без пакетика с таблетками! Ее мысли об Эдварде, боязнь за их брак, беспокойство за детей – все было вытеснено из головы невыразимым ужасом. Скоро она останется без таблеток!

Она останется без таблеток, а Питер Кэри не станет выписывать ей рецепт. Да у нее смелости не хватит обратиться к нему, так же, впрочем, как и к Генри Миллеру. Не дай бог теперь появиться и на Пиккадилли-Серкус, где эта женщина может ждать ее не с пакетиком подпольного валиума, а с ножом. Энни снова как кошмарный сон вспоминала, что с ней было, когда она попыталась отказаться от валиума, и понимала, что готова пойти на что угодно, только не на это.

В четыре часа утра она стояла в детской рядом со спящей Лайзой, устремив на девочку невидящий взгляд. Именно там настигли ее эти слова. Она еще не ложилась спать, потому что заставила себя принять половину обычной ночной дозы. Теперь каждый миллиграмм драгоценного вещества был на счету. Энни была относительно спокойна, но не настолько оглушена, чтобы заснуть. Только самые острые грани жившего в ней ужаса сгладились и притупились.

Слова, произнесенные одиннадцать лет назад в номере гостиницы у подножия холма, где погибли ее родители, вдруг вернулись к ней.

«Чтобы мы всегда были рядом друг с другом», – сказал тогда Джим, и она отозвалась: «Что бы ни случилось». А Оливия, самая сильная из них, одним глотком выпила свой коньяк и добавила: «Наперекор судьбе».

Они вспоминали об этом прошлым летом, когда встречались на Дьюксфилд-Фелл. Но тогда говорили в основном о хорошем – о своих достижениях, о своей дружбе, которая не прекращается, несмотря на то что у каждого своя жизнь и они живут вдалеке друг от друга. А ведь к тому времени Энни уже не могла обходиться без валиума, но эта встреча произошла еще до того, как она врезалась в молочный фургон и надумала увеличить дозу.

И вот сейчас, ночью 17 марта 1987 года, она смотрела на золотоволосую головку дочери, на прелестные темные ресницы, пухлые щечки, слегка раздувавшиеся и опадавшие от ровного, спокойного дыхания, и решение пришло само собой.

– Мне больше некуда идти, – тихо-тихо проговорила Энни, по ее щеке скатилась слеза и упала на розовое одеяло. – Я думаю… Я думаю, родная моя, что это мой единственный шанс.

Она наклонилась, поцеловала Лайзу в макушку – очень нежно и осторожно, – потом потихоньку прошла в комнату Софи и Уильяма и поцеловала их обоих. Никто из них не проснулся, и она была этому рада.

А потом в собственной спальне, где не было Эдварда, она взяла белый телефон, легла на кровать, поставила телефон рядом с собой и не отрываясь стала смотреть на минутную стрелку часов, стоявших на тумбочке у кровати.

Она ждала – не засыпая и не шевелясь, она не встала, когда услышала, что Мари-Луиза будит детей. Эдвард просил Мари-Луизу не будить Энни по утрам, пока она неважно себя чувствует. Обычно Энни с удовольствием вставала, шла в детскую, помогала одевать детей и сидела с ними за столом, пока они завтракали. Но сегодня она осталась в постели, все так же наблюдая за стрелками часов.

Она дождалась, пока часы показали одну минуту десятого.

И тогда она позвонила Оливии.