Секс в большом искусстве, или Как охмурить гения - Элисон Пейс Страница 15

Всякий раз, навесив ярлык на кого-то или что-то, мы делаем шаг вперед.

Энди Уорхол

На следующий день позвонил Йен и предложил встретиться за ленчем, а потом ехать в аэропорт.

Это показалось мне странным.

Разве нам не предстоит провести вместе массу времени в течение ближайших пяти месяцев? Я поморщилась и открыла было рот ответить, что еще не закончила укладываться, однако вовремя спохватилась: неумение уложить вещи в срок характеризует меня как безалаберную растяпу, откладывающую дело на последнюю минуту. Йен может наябедничать Дику, и меня уволят.

— Отличная идея! Куда надо подъехать? — спросила я, думая, какая я жалкая, — досрочно бросаюсь отбывать срок заключения в стенах тоски и смятения. Йен, несомненно, станет для меня источником напряжения, позора и унижения на целую вечность, в этом я не сомневалась ни минуты.

Йен предложил ресторан «Гранд-отеля» в районе Трайбека, потому что мы вылетали из Ньюарка. А потом мы через туннель попадем прямо в аэропорт.

— Я могу прислать за вами водителя, если хотите, — предложил Йен.

— О, спасибо, очень любезно с вашей стороны!

— Тогда — через час. Успеете?

— Спасибо, времени больше чем достаточно.

Повесив трубку, я забеспокоилась: может, приличнее было отклонить приглашение? Может, отправка Йеном водителя нарушает условие «пальцем не шевелить» и я рискую нарваться на истерический звонок по сотовому (с роумингом за счет галереи Дика Риза) и услышать, что я бестолковая гусыня и не развалилась бы взять такси?

Когда я вошла в «Черч-Лондж» в «Гранд-отеле», Йен уже сидел за столом. При моем появлении скульптор встал и протянул руку:

— Привет, Джейн.

— Привет, Йен, — отозвалась я, ответив на рукопожатие.

Я сразу пожалела, что не сказала «здравствуйте». Когда говоришь с обладателем безукоризненного произношения, невольно хочется сказать формальное «здравствуйте», а не небрежное «привет». К сожалению, стоит мне занервничать, все идет не так. Мы уточнили время отлета и договорились, когда стартовать из ресторана, чтобы вовремя успеть в аэропорт. На этом темы беседы были исчерпаны. Ноль. Пустота. Молчание повисло над столом — по моей вине, конечно: не догадалась узнать мнение Йена об организации турне или расспросить о новых замыслах.

Я отложила обсуждение обеих тем на самый долгий срок.

Мы заказали ленч, Йен взял стакан вина. Мне тоже хотелось вина, но я поторопилась попросить воды. Не подозревая, что Йен окажется человеком-праздником, охотно пропускающим стаканчик днем, я боялась представить собой невыгодный контраст с непьющим, как мне казалось, гением.

— Знаете, — обратилась я к официанту, — я тоже выпью бокал. Все что угодно, лишь бы заснуть в самолете, — объяснила я.

— А мне, пожалуй, «Пеллегрино», — неожиданно попросил Йен, явно что-то задумав. — Жаль терять время на сон. Я хочу записать как можно больше идей для проекта до официального начала.

Официанту оставалось только поменять бокалы: я получила вино, Йен — воду, и мне ничего не оставалось, как напиваться соло в обществе величайшего гения всех времен и народов.

К моему ужасу, Йен затеял беседу о проекте артвыставок.

Я поняла: дольше отмалчиваться не удастся. Отставив бокал с вином, я напряженно думала, что и как спросить. Не вполне осознавая масштабы таланта Йена, я не до конца уловила смысл поездки по странам и городам, но уловила, что Йен намеревался «засветиться» на каждой выставке и потом записать свои впечатления с подробными комментариями. Стало быть, он будет вести некий дневник наблюдений, а дорожные впечатления позже выльются в новую скульптуру?

— Йен, — медленно начала я, — пожалуйста, объясните мне: вы просто формулируете мысли в некой форме дневниковых записей или позже каким-то образом трансформируете в своих работах? — Я сразу пожалела, что употребила слова «просто» и «трансформируете» и не сказала ничего более умного. Еще я пожалела, что бокал уже наполовину опустел.

— Конечно же! — воскликнул Йен. — Безусловно, да! Практически все переживания человека находят отражение в его творчестве, в какой бы сфере он ни трудился. В широком смысле — да, все мысли в той или иной форме воплотятся в скульптурах, так же как и ваши мысли и чувства влияют на вашу работу. Но если говорить более конкретно, записи в основном будут посвящены…

Следовало неотрывно внимать, но я не слушала, невольно отвлекшись на замечание о влиянии мыслей и чувств на профессиональные обязанности. Может, поэтому я и не нахожу удовлетворения в своей работе? Но разве большинство негативных впечатлений получено мной не в процессе этой самой работы?

Йен говорил и говорил.

Я улыбалась и время от времени издавала одобрительное «м-м-м». Йен принялся чертить на салфетке небольшую схему. (О, только не схему! Пожалуйста!!!) Из него так и сыпались мудреные слова «взаимодействие объектов и форм», «динамизм», «взаимосвязь». Засмотревшись на движение губ Йена (бла-бла-бла, тра-та-та), я поймала себя на мысли: может, истинная гениальность Йена заключается в умении пудрить мозги? Я прищурилась. Может, во всем, что Йен рассказал о своем творчестве и даже о себе самом, нет ни слова правды? А если он не из Лондона, а, скажем, из Айдахо? И не из той части штата, где процветают трудолюбивые картофелеводы, а оттуда, где сумасшедшие неграмотные родители запирают своих чад в хижинах, подальше от школ и витаминов, и не выпускают из рук двенадцатизарядный дробовик?

— Вот. Да. И еще одно… — Йен с увлечением рисовал диаграмму.

Откинувшись на спинку стула, я подняла глаза на крытый коридор вверху. Бар «Черч-Лондж» располагался в центре зала, откуда, как в атриуме, открывался вид на галереи и коридоры, ведущие к номерам. Не знаю, связано ли это с ревностным соблюдением противопожарных мер, но отовсюду, через каждые несколько метров, со стен на меня смотрели ярко-красные указатели.