Желания - Ирэн Фрэн Страница 15

Но у нее не было сил это сказать. Она не хотела, чтобы Юдит возвращалась, и не хотела лгать. Одно неверное слово о дочери, и придется все объяснять, посвящать Тренди в историю своей жизни и даже больше, в историю ее сестры и отца, что Малколм, пытаясь смягчить трагичность повествования, с иронией называл «Рассказ об истоках». И Рут молчала и слушала Тренди перед камином, а тот все продолжал говорить обо всем и ни о чем. В такие моменты ей нравился взгляд, которым он смотрел на нее: ей казалось, он ищет в ней сходство с дочерью, а обнаружив его, — возможно, в выражении лица, улыбке или нахмуренных бровях, — он расцветал, и Рут расцветала вслед за ним. Но длилось это радостное состояние не долго. Очень быстро Тренди вновь мрачнел. Наверное, мало он повидал в жизни, несмотря на свои двадцать восемь лет! Так горевать из-за одной ночи, ночи и дня в объятиях ее дочери! Она тоже верила, что совершает нечто необратимое, когда сбежала из этого дома за отцом Юдит. Именно этого ей в то время хотелось — сжечь мосты, уехать, не надеясь вернуться. У нее тоже были ночи, ее ночи и дни любви, о которой она мечтала, как мечтают о далеких путешествиях, из которых не возвращаются. Она вернулась. Получила свою частицу счастья и рассветы в объятиях любимого, удовлетворила свои мечты — коралловые острова, кокосовые архипелаги и кругосветное плавание с немного безумным яхтсменом. И, наконец, два года спустя, вблизи Подветренных островов у нее появилась Юдит. Яхтсмен полюбил ее еще больше; но Рут уже не могла любить никого, кроме дочери. Он без вопросов оставил дочь ей. Вернувшись в Европу, Рут начала переезжать из города в город, нигде подолгу не задерживаясь, часто меняя профессии и любовников и полагая, что ей уготована судьба вечной кочевницы.

Это продолжалось до тех пор, пока, как и теперь, осенью на побережье не обрушился бешеный ураган. Буря снесла со «Светозарной» часть крыши, и Рут против воли пришлось вернуться. Она рассчитывала поручить все работы господину Леонару, нотариусу отца, и вскоре уехать, но почему-то осталась. Она, поклявшаяся больше никогда здесь не жить, бросила все — и любовника, и работу — и поселилась на «Светозарной» вместе с Юдит. Дочери было тогда лет десять. На соседней вилле Рут обнаружила Жозефу и наняла ее убирать дом. Вместе они открыли жалюзи, избавили дом от пыли и застарелого запаха. Через несколько недель «Светозарная» совсем ожила и стала даже еще прекраснее. Да и Юдит обожала дом. Больше никаких скитаний, пообещала себе Рут, только Юдит, «Светозарная» и я. Мир надолго, возможно, навсегда. Юдит, которая играет, растет, рисует. Несколько приятелей — месье Леонар, Роланда Дювернуа, д’Аржан, местный дворянчик, ведущий светскую жизнь. Одна подруга — Анна Лувуа. Однажды она встретила Малколма. Он ждал ее долго. Ей хватало жизни на «Светозарной», моря, спокойного или бурного. «Дезирада» была закрыта. Разве недостаточно этого для счастья?

Но с некоторых пор Рут больше не верила в счастье. Это случилось в конце лета, когда она узнала о приезде Командора, еще перед появлением Малколма. Таким же ясным утром, как это, она проснулась слишком рано и испугалась грядущего дня, а может, своего собственного отражения в зеркале. И не только потому, что увидела, как уходит ее красота. Конечно, Рут страдала от этого, спрашивая себя, что подтачивает ее изнутри день за днем. Но больше всего она боялась, что не сможет устоять перед жизненными трудностями, что ей не хватит храбрости и упорства продолжать противостоять воспоминаниям, смертям и горю.

Этим утром, как и всегда на протяжении двух последних месяцев, Рут отыскала в туалетном столике портрет Ирис.

Это была маленькая, немного потрепанная старая черно-белая фотография, сделанная во вкусе того времени: искусно подсвеченное лицо, наклонившееся над охапкой цветов. Ирис была сестрой Рут, старше на десять лет, предвестницей несчастья, невестой Командора. На Рут, тогда двенадцатилетнюю, в то время никто не обращал внимания, все видели только Ирис, прекрасную, пленительную Ирис, собиравшуюся замуж. Они с Командором любили друг друга. Это продолжалось три года, каждое лето, и как же было жарко тогда, и море было чище, и небо синее. И только Рут считала: не надо Ирис выходить замуж, не надо, все кончится плохо…

Она никому об этом не рассказывала. Мать умерла при ее рождении, и Рут доверяла только Ирис. Однако она чувствовала, что скоро потеряет и ее. Но откуда это предчувствие беды, когда весь мир счастлив? Можно было подумать, что она ревнует и поэтому злится; отец, если бы узнал, непременно наказал бы ее, лишив многочисленных великолепных подарков, которые Командор, заезжая за Ирис, всегда ей преподносил, словно хотел задобрить за то, что собирался украсть у нее сестру, словно уже догадывался, что Рут его не любит.

Даже позднее, когда случилось непоправимое, Рут все еще хранила молчание. Да и к чему было говорить? Смерть Ирис свела с ума отца, да и сам Командор, как утверждали, был на грани смерти. Рут так никогда и не узнала в подробностях, что же произошло. И никогда не пыталась узнать больше того, что ей сказали. Перед ней вдруг открылась вся цепь несчастий, начавшаяся с постройки «Дезирады»; а может, то было возмездие за тайное прошлое капитана или прошлое Леонор, странной женщины, построившей дом напротив их виллы. Она предпочла бы не знать и этого. Но надо было жить дальше, и Рут мечтала только о том, чтобы бежать, разорвать цепь несчастий. Она выросла и очень быстро созрела, но больше уже никогда ничего не предчувствовала. А вернее, всякий раз, когда у нее возникало какое-нибудь предчувствие, она гнала его от себя, словно ошибку или постыдную наклонность. Непонятным образом Рут не испытывала предчувствий вплоть до рождения Юдит. Она даже не смогла предсказать исчезновение отца. Неизменной с того времени сохранилась лишь ее ненависть к Командору.

Солнце осветило комнату, отразилось от полированной мебели, а в мастерской, являвшейся продолжением спальни, сильно запахло кожей. Некоторое время Рут разглядывала свои руки, закрывавшие маленький портрет. Ее руки столько сделали на «Светозарной», благодаря им блестела медь, росли растения, цвели георгины и розовые кусты в саду, переплеты возвращали жизнь книгам. Этими руками она создала свое счастье, в котором теперь начала сомневаться. Хорошо, что дочь уехала. Однажды опасность минует, и девочка вернется, ибо она действительно предчувствовала опасность: звонила каждый день и беспокойным, немного надтреснутым, словно она плакала, детским голосом спрашивала: «Все в порядке, в самом деле все в порядке?» — «Все в порядке, — отвечала Рут с уверенностью, которой на самом деле не испытывала, — работай, оставайся в Париже». И Юдит быстро вешала трубку, как будто боялась узнать какую-нибудь плохую новость.

Не надо ей возвращаться, еще раз сказала себе Рут, убирая портрет в ящик туалетного столика. Причесываясь и закручивая пучок, она пыталась забыть то, что тревожило ее с конца лета. Но как можно забыть, что Юдит все больше напоминает покойницу на портрете? Все эти годы были освещены памятью о красоте Ирис. Кто мог бы забыть ее навсегда? И кто, так любя Ирис…

Весь день Рут была печальна. Как обычно, Тренди задержался после кофе в гостиной. Сегодня Рут едва удавалось скрывать свое нетерпение. Больше чем когда-либо она нуждалась в тишине и боялась, что ее меланхолия прорвется наружу. Тренди уставился в огонь и подкладывал в камин дрова, не зная, о чем говорить. Должно быть, думал о Юдит или о своих рыбах. Около трех он решил наконец отправиться поработать, забыв, как обычно, шарф. Малколм непременно придет в семь. А до этого надо попытаться убить время и не слишком задумываться. По счастью, Рут собирался навестить виконт д’Аржан, один из лучших ее клиентов. Он посещал ее довольно часто. Вряд ли она его любила, но он ее развлекал. Несмотря на свои шестьдесят он продолжал окружать себя молодыми друзьями. Как она помнила, еще при жизни Ирис его совершенно не интересовали женщины. Д’Аржан был одним из местных дворянчиков. Его семья некогда обладала солидным состоянием, теперь сильно сократившимся. Будучи единственным наследником, он растранжирил его еще больше, но у него еще остались прекрасные ренты и довольно большое поместье в десяти километрах от моря — во внутренних землях, как здесь говорили, — куда он приглашал иногда Рут с дочерью. По правде говоря, д’Аржан сильно раздражал Рут: старался копировать Командора, но никогда не мог достичь его блеска. Кроме Рут он общался с местной знатью, например, с Анной Лувуа, месье Леонаром или теми двумя несчастными женщинами, которые пропали на празднике на «Дезираде». И, разумеется, д’Аржана всегда окружали молодые люди. Правда, уличенные в намерении расхитить остатки его состояния, они часто сменялись. Это забавляло местных жителей, за исключением Рут и ее дочери. Дерзость Юдит казалась д’Аржану очаровательной; и он часто приглашал девушку и развлекался, наблюдая за ее поведением.