Двойной шантаж - Лора Ли Гурк Страница 15

— Чего это ты всполошилась? — усмехнулся Смит. — Что, у меня вдруг выросли рога? Что тебя так взволновало? Какие мысли бродят в твоей хорошенькой головке?

— Что тут непонятного? — воскликнула Кэти. — «Бостонская газета» считается одной из самых радикальных — это известно даже мне, хоть я здесь всего несколько дней!

— Ну и что с того?

— Как может Молли позволить своему сыну работать в типографии, которая печатает газету мятежников? Дэнни еще ребенок, вдруг его сцапают солдаты?

— Губернатор Гейдж пока еще не запретил газеты вигов, — пожал плечами Смит, явно не разделяя негодования девушки.

— Но он непременно это сделает, — убежденно сказала Кэти, вновь принимаясь за работу. — И тогда мальчика обвинят в измене королю.

— Как сказал однажды один знакомый законник по имени Патрик Генри [9], — осклабился ее собеседник, — «Если это измена, давайте все станем изменниками!»

— Вы, сэр, как я погляжу, за словом в карман не лезете, — без тени улыбки ответила она.

— По-твоему, это плохо?

— А не боитесь, что вас арестуют? — вопросом на вопрос ответила Кэти.

— Помилуй бог, да за что же? — с искренним, как показалось Кэти, удивлением спросил Смит. — Разговоры о восстании против короля не считаются преступлением, по крайней мере, пока. А если за них начнут наказывать, то и пострадать не жалко, потому что это восстание — дело справедливое.

Кэти презрительно хмыкнула.

— Уверена, так говорят все подстрекатели, — заметила она сурово. — Вы ли, ваш Патрик Генри, Сэмюэл Адамс в своих язвительных статьях или другие писаки из «Бостонской газеты», которую будет набирать Дэнни для Бенджамина Идса, — все вы дудите в одну дуду: «Восстание, долой короля-тирана, свобода и независимость!» Слова, слова, слова — пустая болтовня, в конечном итоге! Кому от них легче?

— Неправда, слова могут изменить мир, — ответил Смит убежденно, улыбаясь горячности, с которой она возражала. — Откуда у тебя в твоем возрасте такой скептический взгляд на мир и на людей? — Он наклонился вперед и, подперев подбородок ладонью, задумчиво добавил: — Как юная девушка может быть такой циничной?

— Я вовсе не циничная, — поправила его Кэти, ставя остывший утюг на огонь. — Просто я вижу жизнь такой, какая она есть, не заблуждаясь на ее счет. И не такая уж я юная, между прочим.

Сняв с огня второй утюг, который уже достаточно нагрелся, она вновь начала гладить.

— Ну разумеется, — с самым серьезным видом поддакнул Смит. — Тебе, наверное, все девятнадцать. Это уже солидный возраст, ясное дело!

Почувствовав, что он ее дразнит, Кэти нахмурилась.

— Мне двадцать, — сердито поправила она собеседника, перестав гладить, — и нечего надо мной издеваться. В этом возрасте, — добавила она тихо, — теряешь все иллюзии…

— Не знаю, не знаю… К примеру, у меня еще сохранились две-три, хотя мне уже за тридцать. Так что не увиливай от прямого ответа, рассказывай, как на духу, откуда у тебя такой цинизм?

Вздохнув, Кэти снова взялась за утюг. Почему Джон Смит так настойчиво ее расспрашивает? Наверное, лучше ему сказать, ведь она хочет от него ответной откровенности — чтобы выведать его секреты, надо поделиться своими, хотя бы отчасти, тогда он будет ей доверять!

— Когда я была еще совсем маленькой, — начала Кэти свой невеселый рассказ, — моя мать стала любовницей одного богатого джентльмена. Мой отец бросил ее задолго до моего рождения, не желая идти под венец, так что у нее просто не было выбора, ведь жизнь очень сурова к слабым, беззащитным женщинам. Вы бы видели, как третировали мою бедную маму снобы-аристократы, среди которых прошло мое детство! Мне этого никогда не забыть! — Она подняла глаза на человека, сидевшего напротив, и с горечью продолжила: — Такая жизнь быстро свела ее в могилу — мама умерла совсем молодой, когда мне было всего десять, а ее покровителю я была не нужна, поэтому он отослал меня в приют. Я прожила там полгода, потом сбежала.

— Неужели ты с тех самых пор живешь одна и сама добываешь себе кусок хлеба? — удивился он с ноткой сочувствия в голосе.

— Не смейте меня жалеть! — яростно накинулась она на него, с размаху опуская тяжелый утюг на подставку. — Я этого терпеть не могу! Да, я жила одна с десяти с половиной лет, сама добывая себе пропитание, и, поверьте, у меня это неплохо получалось! Знаете, чему меня научила жизнь? О, это очень простая истина — что бы ни болтали люди, как бы они ни призывали бороться за свободу, человек без денег и без благородной родословной никогда не будет по-настоящему свободен!

— Я согласен с тобой, — кивнул Джон, — если речь идет о монархии. А если народ будет сам управлять собой, без короля?

— Без короля? Нет, это невозможно!

— Но почему? — наклонился он к ней через стол, буравя горящими глазами. — Почему ты говоришь «невозможно», даже не задумываясь о том, что мы можем сами выбирать себе правителей? Как ты не понимаешь, Кэти, в этом-то и заключается самое главное! Если мы получим возможность выбирать себе правителей, то люди всех сословий будут жить гораздо лучше, чем сейчас.

Поддавшись силе его убеждения, Кэти представила себе, как хорошо будет без короля, когда у кормила власти вместо чванливых аристократов встанут люди, избранные народом, и в ее сердце зажглась искра надежды, правда, только на мгновение.

— Такого никогда не будет! — сказала она уверенно, сняла со стола выглаженную простыню и аккуратно сложила ее. — Положение в обществе, деньги, воспитание и связи — только это имеет значение в жизни. Короли правят нами потому, что у них самая большая мошна, самое лучшее воспитание и самое высокое положение в обществе, и вы хоть соловьем пойте, но ни за что не убедите меня, что может быть иначе — честнее и справедливей. Кому, как не мне, знать, как несправедлива жизнь к тем, кто не принадлежит к привилегированному классу. Таким, как я, приходится лезть вон из кожи, чтобы не подохнуть с голоду, и так будет всегда!

Она положила на стол отглаженную простыню и вышла из кухни, даже не оглянувшись на Джона Смита, — она презирала его за то, что он поманил ее несбыточной надеждой. Подумать только, он сказал, что народ может управлять собою сам! Что за бредни! Нет, виконт Лоуден — вот единственный человек, который в силах дать ей свободу, и об этом ни в коем случае нельзя забывать!

Прошло уже больше недели с того дня, как Кэти стала служанкой в «Русалке», но пока ей так и не удалось добыть никакой сколько-нибудь ценной информации. Все это время девушка почти не выходила из кухни, без устали моя посуду, отчищая закопченные горшки, поддерживая в очаге огонь, и Джона Смита видела мельком, всего два-три раза. Она понимала, что так продолжаться не может: если и дальше торчать в кухне, того и гляди провалишь секретное задание виконта! На следующий день ей предстояла встреча с капитаном Уортом на Норт-сквер, а что она ему скажет, какими сведениями о тайном противнике блеснет? Кроме того, даже отпроситься на эту встречу у хозяйки под благовидным предлогом будет не так-то просто!