Нежное притяжение за уши - Эльвира Барякина Страница 15

Машуня попала в СИЗО в первый раз в жизни. И несмотря на то, что она решила ничему не удивляться и вести себя бывало, ей все равно стало несколько не по себе от строгого пропускного режима, лязга железных дверей и колючей проволоки на всех нужных и ненужных местах. Зам начальника СИЗО долго изучал ее документы, вглядываясь в фотографию и лицо… Видимо, в его голове все никак не умещалось, что адвокатами по уголовным делам могут быть юные брюнетки в коротких юбках и кокетливых сапожках на каблуках.

Но документы были в порядке, орлы на гербовых печатях синели как надо, так что в конце концов Машуню провели в маленькую комнатку с облупившимися зелеными стенами и решеткой на окне.

— Вы будете адвокат Маевской? — вежливо спросила надзирательница Пеликанова (Нонна нагадала ей всяческого счастья и улучшение характера).

Машуня степенно кивнула.

— Да.

— Ой, сейчас я ее вам приведу!

И Пеликанова тяжелым галопом понеслась по коридору.

… Машуня ждала свою первую подзащитную и мысленно готовилась к встрече. Но как изображать великую адвокатессу перед человеком, который видит всех насквозь, она не знала, и от этого страшно волновалась.

Наконец стеклянно-решетчатая дверь отворилась, и в комнату вошла Нонна — розовощекая, свежая, в своем разлюбезном длиннополом пальто нараспашку.

— Здорово! — воскликнула она, завидев Машуню. — Как Егор Егорович поживает? Совсем заработался?

От удивления Машуня аж приоткрыла рот.

— Ты знаешь нашего заведующего?!

Нонна пожала полным плечом.

— Нет. Просто я знаю, что у тебя начальника зовут Егор Егорычем.

— Откуда?! — Машуня аж забыла, что ей надо быть важной и солидной.

Нонна придвинула к ней стул и села.

— Это тайна за семью печатями. Иногда мне просто известны некоторые вещи, а иногда нет. Вот, например, я знала, что Стаса убьют, а кто и за что — понятия не имею.

Голос ее был безмятежен и тих, как будто она говорила не об убийстве близкого человека, а о походе в кукольный театр.

— А меня… — запинаясь, проговорила Машуня. — Меня к тебе Ковров прислал. Велел, чтобы я тебя защищала.

По губам Нонны скользнула многозначная улыбка.

— Это-то мне известно! Только зачем ему сие понадобилось?

Машуня развела руками.

— Понятия не имею. Мне показалось, что он просто порядочный человек, который заботится о своих сотрудниках.

— Ну да, конечно! — насмешливо протянула Нонна. — А я — Надежда Крупская! Ему что-то от меня надо…

Размышляя, она постучала пальцами по своей коленке.

— Ну ладно, Бог с ним! — воскликнула она, будто ей надоело думать на эту тему. — Все равно меня рано или поздно озарит, и я все узнаю.

— Нонн, — все-таки решила перейти к делу Машуня, — я вообще-то пришла для того, чтобы защищать тебя. Нам надо серьезно поговорить…

Услышав такое, Маевская расхохоталась. От смеха у нее аж очки сползли на кончик носа.

— Машенька, солнышко, — сотрясаясь всем телом, проговорила она, — я же тебе говорила: меня выпустят через неделю. Тебе не надо ничего делать… Расслабься, ради Бога!

— Но как?! — Слова Нонны показались Машуне неприятными: она-то считала, что Маевскую освободят благодаря ей, а не просто так!

Уловив в ее голосе обиду, Нонна понимающе улыбнулась.

— Все будет хорошо. Я не знаю как, но это обязательно случится. Веришь? Тебе не надо беспокоиться. Просто у меня такая судьба: отсидеть здесь семь дней.

От предсказаний у Машуни уже голова шла кругом. Это, конечно, безмерно радовало, что ее подзащитная выйдет из СИЗО, но нельзя же все пускать на самотек!

— И ты намерена пробыть тут ровно неделю? Ни больше, ни меньше? — спросила она.

— Ага.

— И тебе здесь нормально?

— Конечно! — Видно было, что Маевскую смешит растерянность Машуни. Везде люди живут… Единственное, что меня коробит, так это правила внутреннего распорядка. — И Нонна, придав лицу казенное выражение, произнесла: — «Запрещается наносить себе или иным лицам татуировки; содержать животных, взбираться на подоконник и высовываться в форточку». Вот этого я никак не могу понять! Подоконник всю жизнь был моим любимым местом! А теперь волею судеб меня лишили такой радости! И еще я захотела нанести себе татуировку как у примы-балерины нашей камеры Клубнички. Ради этого, пожалуй, я согласна отправиться домой.

— Ты серьезно веришь, что тебя выпустят?

— Мое ясновидение меня еще ни разу не подводило.

— Но откуда у тебя эти способности? — бессильно проговорила Машуня, готовая уже сдаться на милость победителя. — Это что, по наследству передается?

— У меня был дедушка — специалист по черной магии, — охотно пояснила Маевская. — Кого хочешь, мог так околдовать, что и концов не найдешь.

— Порчу насылал? — в суеверном ужасе ахнула Машуня.

— И порчу, и сглаз, и все, что угодно… А я вот как-то больше на предвидении специализируюсь…

И тут Машуня подумала об одном небольшом дельце личного характера. Конечно, с ее стороны это было совершенно некрасиво, но словно кто-то за язык тянул…

— Слушай, Нонн, — зашептала Машуня, оглядываясь на охранника, маячившего за стеклом двери, — а можно тебя спросить об одном человеке? Мне очень надо знать, как он ко мне относится… И вообще, что нас ждет…

Нонна благодушно сощурила глаза:

— Это насчет Федорчука-то? Да все у вас с ним хорошо будет. Он классный мужик, так что и не сомневайся.

… Машуня вышла на улицу, чувствуя себя совершенно захмелевшей. Весь мир только что прямо у нее на глазах превратился из обыкновенного в сказочный. Такого просто не могло быть! Нонна и вправду была какой-то колдуньей. Но что бы она там ни говорила, Машуня все равно решила приложить все усилия, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Теперь это был уже вопрос не только профессионализма, но и принципа! Она, конечно, понимала, что ее первое свидание с подзащитной вышло, мягко скажем, сумбурным, о деле они и вовсе не говорили, но все равно ее сердце пело и плясало! Федорчук-то, Федорчук! Оказывается, и вправду влюбился в Машуню Иголину. Как это было мило! Трам-пам-пам!

* * *

Колька очень долго обдумывал странное поведение своей новой знакомой. И в конце концов пришел к печальному выводу: Маша явно им не восхитилась. Убежала, даже не спросив ни о чем. От этого становилось грустно и совсем неутешительно.