Гром справа - Мэри Стюарт Страница 15

«Нет».

«Ты видела могилу своей кузины, дитя мое?»

«Да, ma mere», — Дженнифер остановилась, не зная, как начать задавать вопросы. Вопреки убеждениям, ее потрясло спокойное и нормальное поведение старой женщины. Подозрения и неестественность ушли, казалось, очень далеко… Века доброты в такой доброй и приятной комнате.

Неправильно поняв причину ее молчания, старая священнослужительница начала говорить, мягко, но без сентиментальности. Она обязательно успокоила бы Дженнифер, если бы та искренне скорбела, но при таких обстоятельствах благожелательные слова только затрудняли начало расследования.

В конце концов, Дженнифер приступила к делу, хотя и понимала, что каким-то уж очень окольным путем. «Я говорила сегодня с доньей Франциской и сестрой Марией-Луизой и поняла, что у кузины были документы…»

«Безусловно, — с готовностью ответила настоятельница. — Конечно, вы должны их взять. Она сумела принести их с собой, привязав сумочку к запястью. Донья Франциска занималась багажом, который позже принесли из машины, но документы у меня. — Она поднялась, выдвинула ящик, покопалась в нем недолго, потом протянула плоскую кожаную сумочку Дженнифер. — Она принесла ее именно в таком состоянии, дитя мое. Возьми ее с собой, она теперь твоя».

«Спасибо. — Пальцы Дженнифер немного неловко сжали замок сумки. — Не возражаете, если я ее открою, ma mere?»

«Конечно, нет. Делай, что хочешь», — сказала настоятельница, вернувшаяся на стул у окна. Она склонила голову над четками, будто хотела создать у гостьи иллюзию независимой обособленности. Дженнифер вытащила из сумочки содержимое и разложила на коленях… Расческа, пудра, зеркальце, губная помада, ключи, кошелек, набитый бумажными деньгами, и толстый конверт, заполненный тем же. Дженнифер пересчитала деньги. Больше ста тысяч франков, сто фунтов или около того. Да, возможно Джиллиан закрыла банковский счет и сняла остатки накоплений. Все-таки она намеревалась остаться здесь навсегда.

Дженнифер перешла к конверту. В верхнем углу — фирменный знак банка в Бордо. Адрес на конверте написан легкой французской рукой: madame Lamartine, 135 R. de la Pompe, Bordeaux. Немного документов содержали ту же легенду.

Больше в сумке ничего не было.

Дженнифер начала медленно складывать все обратно. Настоятельница повернулась к ней, перестала шевелить пальцами. «Что-то еще тебя беспокоит, дитя мое, не так ли? Не только смерть кузины тебя расстраивает? Что, дитя мое? Можешь рассказать?»

Дженнифер подняла голову, слегка щурясь под потоком солнечных лучей. «Да, есть кое-что еще». «Расскажешь об этом?»

«Ma mere… To, что я собираюсь сказать, покажется очень странным, но, надеюсь, вы простите меня и выслушаете».

«Слушаю».

И Дженнифер рассказала. Не о подозрениях, что донья Франциска и Челеста могут знать больше, чем говорят, а о том, как трудно поверить, что женщина, похороненная на монастырском кладбище, — Джиллиан. О странном факте, что даже в лихорадочном состоянии та никогда не сбивалась на английский и не вспоминала о семье. «Но вы, — сказала Дженнифер в конце концов, — наверняка посещали ее. Она была в сознании, когда вы ее видели? Она говорила что-нибудь?»

«Мне — ничего. Когда сообщили о твоем приезде, шоком было осознавать, какие новости тебя ждут… И я прошу прощения, что тебя не отвели сразу ко мне, но… — Она собралась вроде что-то сказать, потом передумала. — Больше всего с твоей кузиной общалась донья Франциска. Я была не только огорчена, но и удивлена твоим появлением, потому что ни одно слово мадам Ламартин не давало понять, что у нее есть родственники. Я только надеюсь, что ты простишь нас за поступки, которые мы совершали по неведению…»

«Конечно! Именно об этом я и думаю! Она ничего не говорила о родственниках, потому что у нее их нет… Эта женщина — вовсе не моя кузина, я в этом убеждена!»

«Мадмуазель…»

«Минуточку, — взмолилась Дженнифер. — Послушайте, ma mere. Это, между прочим, не самая странная вещь…» И она рассказала про горечавки, про голубой цвет, который покойница узнавала и любила, а Джиллиан никогда не видела. Мать-настоятельница слушала неподвижно. «Поэтому видите, — продолжала Дженнифер, — почему я так убеждена, что кто-то еще, а не кузина, пришел сюда этой ночью. И, если дело обстоит именно так, то где, ради Бога, Джиллиан?»

Наступила тишина. «Да, — сказала монахиня, в конце концов, — понимаю. Это, безусловно, странно. Более того, трудно поверить, что допущена такая серьезная ошибка…»

«Знаю. Но вы понимаете, что я не способна оставить это в покое и просто уехать?»

«Да, это я тоже понимаю. Но если ты права, и твоя кузина жива, почему она не свяжется с тобой? Или с нами? Говоришь, она знала, что ты приезжаешь?»

«Да, знала. Но с ней могло что-нибудь случиться, это меня и беспокоит».

«Но что с ней могло случиться? И почему, если покойница не мадам Ламартин, она разрешила нам так к ней обращаться? Более того, почему с ней были документы мадам Ламартин?»

«Не представляю, но…»

«Машина, которая разбилась в ту ночь, тоже принадлежала твоей кузине. — Дженнифер промолчала. — И если твои подозрения справедливы, — продолжала настоятельница тихо, но неумолимо, — мы должны не только спросить, где теперь мадам Ламартин, но и кто, в таком случае, женщина, которая умерла. — Опять пауза. — Это дело с горечавками. Это ведь для тебя — решающий довод?»

«Я думаю, так. Да».

Настоятельница кивнула. «По этому признаку ты могла бы узнать кузину безошибочно?»

«Только в отрицательном смысле, так сказать. В смысле, если покойная не была дальтоником, она не может быть Джиллиан. Но можно, конечно, и узнать ее по этому. Женщины редко бывают дальтониками, а желтый и голубой цвет вообще очень редко путают. — Она неожиданно осеклась, прижала руку ко лбу. — Какая я идиотка! Говорю про то, что ее можно узнать, и все это время ни разу не попробовала очевидного. Я думала о другом, когда говорила с Челестой, но вообще-то должна была сообразить сразу».

«И что это такое?» — мягко осведомилась монахиня.

«Как она выглядела! — закричала Дженнифер триумфально. — Эта женщина, которая умерла, как она выглядела?»

Монахиня заговорила не сразу, слабая улыбка появилась на ее губах. «Дитя мое, я не могу тебе сказать. Я ее никогда не видела. Никто здесь ее не видел, кроме доньи Франциски и Челесты».

Дженнифер пораженно на нее уставилась. «Никто не видел? Но вы же сказали, что посещали ее».

«Совершенно верно».

«Тогда что вы имеете в виду?»

«Я имею в виду, — сказала настоятельница, — что я слепа, дитя мое». И повернувшись спиной к издевательскому сиянию солнца, она опять улыбнулась, немного печально.

«Извините, мне очень жаль».

Монахиня улыбалась. «Не стоит. Я часто думаю, что окружающих моя слепота беспокоит больше, чем меня. — Она выпрямилась, и голос ее зазвучал властно. — Мне кажется, дитя мое, что минимум, который мы можем для тебя сделать, — предложить гостеприимство. Уверена, что ошибка, которая, по-твоему, произошла, слишком существенна, чтобы это было правдой… Извини, я желаю тебя всех благ, но убеждена, что твоя кузина умерла. Когда мы сможем рассмотреть факты спокойнее, несомненно, для всего обнаружится простое объяснение».