Тайная алхимия - Эмма Дарвин Страница 15

— Это просто заметки на полях, а не произведение, — объясняю я, и в моей памяти всплывают слова: «Этот граф был самым ученым храбрецом и благородным рыцарем в мире того времени, однако все это было перечеркнуто несчастливыми событиями его жизни и в конце концов привело его к незаслуженной смерти». — И везде, где в копии было проставлено имя графа, его соскоблили.

— В самом деле? — изумленно качает головой дядя Гарет.

— Энтони, должно быть, казался им угрозой даже после того, как они убили его…

— Они были слишком молоды для того, чтобы сражаться за королевство. Помню, как меня удивило, когда я обнаружил, что шекспировскому Горбатому Дику, [25]от которого мне обычно снились кошмары, был всего тридцать один год, когда он погиб при Босворте…

— И вовсе он не был горбатым. По крайней мере, настоящий Ричард, герцог Глостер, не был горбуном… Но ты прав. Эдуарду Четвертому было восемнадцать лет, когда он победил в битве при Таутоне, которая покончила с бедным старым Генрихом Шестым как с королем. И у Эдуарда были братья, а потом сыновья. Все они знаменитые сторонники Йоркской династии. Хотя ни один из них не побился бы об заклад, что Ричард в конце концов сядет на трон. Эти люди — пока были молоды — ценились в качестве наследников могущественных правителей земли. Вот почему женщины из мелкопоместного дворянства выходили замуж так рано — иногда в двенадцать-тринадцать лет — и так же рано заключали браки мальчики.

— Но такие мальчики должны были помимо всего прочего показать, на что они годны. Их ценность заключалась и в том, что они могли делать.

— Конечно. Но тем не менее это трудно увидеть в случае с бедным старым Генрихом. Он сошел с ума, и это едва ли было его виной. Правда, он и до безумия мало на что годился. Ты знаешь, что в то время это называлось «Войной кузенов»?

— Нет, я не знал. Но конечно, в этом есть смысл. Полагаю, никто не спрашивал Генриха, хочет ли он быть королем. Таким был удел рода Ланкастеров… У тебя уже есть тезисы? Какая-то определенная линия?

— Нет, пока нет. В центре моей работы — их книги, но я не знаю, о чем эти книги мне расскажут. Политика — столь огромная и сложная вещь, что имеет склонность доминировать во всех отношениях. Однако я уверена: в реальном времени это чувствовалось совсем по-другому. Я намерена обратиться к обычной жизни, к рождению детей, ежедневному ведению хозяйства. Никто не затрагивал этот вопрос так, как намерена затронуть я. У меня есть незанятая ниша.

— Много ли известно о тогдашних книгах?

— Существует одна хорошая работа о том, что известно о книгах Елизаветы, а известно о них очень мало. И мы можем выяснить куда больше об Энтони, потому что он, конечно, много переводил. И библиотека Эдуарда широко известна. Он был великим коллекционером, имел специальный ларец для любимых книг, чтобы возить их из дворца во дворец. Даже на войну. Но никто не собрал вместе эти разрозненные факты.

— А потом ведь еще были принцы в Тауэре. Что скажешь по этому поводу?

— О том, кто их убил? И когда? Полагаю, мы никогда об этом не узнаем, хотя подозреваю, какой вариант вероятней всего. В известном смысле это не столь важно для той библиографической работы, которой я сейчас занимаюсь. Она о том, каково это было для них — для Энтони и Элизабет: так никогда и не узнать, что же случилось. Где мальчики. Живы они или мертвы… — Я не смогла удержаться, чтобы не продолжить: — Ты вообще ничего не слышал о Марке?

— Ничего.

— Просто… Просто Иззи гадает, что же с ним сталось.

— Дорогая Иззи. Она все время говорит, что мне нужно заручиться чьей-то помощью. Я… я полагаю, это и заставляет ее… думать о Марке.

— Да, — соглашаюсь я, уважая его уклончивый ответ.

Подходящий момент для того, чтобы спросить его, как же он справляется один… Но слова застревают у меня в горле.

— Она убеждена, что «Пресс» пойдет к чертям, только потому, что один из ее прирученных обозревателей невысокого мнения о «Вестях ниоткуда». Этот обозреватель пишет, что они «предают дух „Келмскотт-Пресс“ [26]самого Морриса».

Дядя Гарет произносит эти слова отрывисто, как будто они по-настоящему ранят его.

— Тебя это заботит? Не похоже, чтобы тебе нравились работы «Келмскотт».

— Мне не нравилось оформление Морриса, но ты не можешь оспаривать важность его издательства, — вздыхает дядя Гарет. — Полагаю, если взглянуть честно, то у обозревателя была причина написать такое. Кое в чем оформление было немного неуместным, а бумага была настолько тонкой, что можно было видеть две несовпадающие стороны. Очень прискорбно. Был ноябрь — ты помнишь, каким он выдался хмурым? — ухмыляется дядя Гарет. — Ах да, для тебя же это лето.

— Он был хмурым, — возражаю я, и он похлопывает меня по плечу, прежде чем подлить в наши бокалы.

— Такого не должно было случиться. Одна из лампочек перегорела, а запасные у меня кончились. Стояла такая ужасная погода, что я не пошел в магазин, просто смирился с плохим освещением. Это было ошибкой, конечно. Я нанял бы помощника, если бы мог. Но настоящие печатники не растут на деревьях и стоят соответственно. И такая работа слишком однообразна для молодых. Но в общем и целом «Вести из ниоткуда» неплохо соответствовали стандартам. Трудно достать бумагу для печатной машины. Даже так называемые прекрасные прессы превращаются в инструмент для печатания фотолитографий, а еще есть компьютеры и так далее. А после поставщики бумаги говорят, что нет спроса.

Я собираюсь сказать, что видела очень хорошую фотолитографию, но тут в нашу тихую беседу врывается рок-музыка — достаточно громкая, чтобы заставить меня подпрыгнуть.

— Это арендаторы, не беспокойся.

— Святые Небеса! А соседи не возражают?

Это не настоящий, необузданный рок времен моего отрочества, а более чувствительный хеви-метал, но он звучит слишком громко.

— Да, соседи приходят и жалуются мне вместо того, чтобы жаловаться арендаторам. Соседи убеждены, что их обругают, если они войдут в дом, хотя на самом деле это случалось всего пару раз. Когда это Элтхэм стал таким буржуазным?

— Он всегда таким был. Дедушка обычно только и рассказывал, как после Великой войны одноквартирные дома росли, словно грибы после дождя. А раньше на этом месте были сады и заливные луга.

— Но тогда они не были буржуазными, это были дома, построенные для героев. И на самом деле арендаторы очень хорошие люди. Стоит мне с ними поговорить — и у нас царит мир несколько дней. Но в настоящий момент их только двое, хотя я бы не поручился за подружек, которых они приводят. И они всегда предупреждают меня, когда собираются закатить вечеринку.