Рождественский ангел - Джо Беверли Страница 15

Чтобы скоротать томительные часы ожидания, Джудит принялась вязать домашние тапочки для Роузи – подарок на Рождество.

Стук в дверь обрадовал ее. Надо было еще вчера дать свое согласие графу.

Все равно выбора у нее нет.

Был прохладный день, и граф оделся в превосходно сшитое пальто, лоснящуюся бобровую шапку и мягкие кожаные перчатки. В этом наряде он выглядел еще привлекательнее и аристократичнее, чем прежде.

Растерянно взглянув на два потрепанных кресла, Джудит сказала:

– Прошу вас, милорд, садитесь. Не хотите ли чаю?

– Все еще не готовы ответить? – понимающе улыбнулся он. – Прошу вас, миссис Росситер, сообщите мне ваше решение, иначе теперь я упаду в обморок.

Она отвернулась.

– Вы говорите так, словно это действительно для вас важно. Но я же знаю, что вы могли бы найти женщину, желающую выйти за вас замуж, под любым забором.

Граф удивился.

– Уверяю вас, я никогда бы не стал брать в жены женщину, которую нашел под забором.

Он замолчал, и, чтобы прервать неловкую паузу, ей пришлось повернуться к нему лицом.

– Миссис Росситер, – сказал граф, – весь смысл этого брака заключается в том, чтобы избежать сентиментальной чепухи, но я могу вам честно сказать, что хотел бы видеть своей женой именно вас. Собственно говоря, вы единственная из всех встречавшихся мне женщин, на которой мне хотелось бы жениться.

Его слова звучали так искренно!

– Тогда обещайте мне, что никогда не станете писать стихов о моих глазах.

И зачем только она ляпнула такую ерунду! В глазах графа мелькнула искра смеха. Положив руку на сердце, он торжественно произнес:

– Клянусь честью английского джентльмена.

Она не смогла сдержать улыбку. Слова согласия сами собой слетели с губ:

– Тогда я согласна.

На лице графа появилась широкая ослепительная улыбка. Он положил шапку и перчатки на стол, снял пальто и положил его на кресло. Подойдя к Джудит, граф пальцем приподнял ее подбородок; она поняла, что он собирается поцеловать ее, и… шагнула в сторону.

– Нет, не надо, – пробормотала она, понимая, что ведет себя исключительно глупо.

Он слегка нахмурился.

– Если мы собираемся стать мужем и женой…

– Милорд, мы с вами так мало знакомы…

– Ну и что?

Волна сомнений вновь поднялась в душе, но Джудит усилием воли подавила ее. Символический поцелуй в знак помолвки – что может быть естественнее? Она медленно подошла к графу.

Он взял обе ее руки в свои крепкие теплые ладони, пристально глядя в глаза.

– Я понимаю, что вы горячо любили своего мужа, мадам, и не рассчитываю так скоро занять его место в вашем сердце. Собственно говоря, ваша преданность ему рекомендует вас с наилучшей стороны. Однако я рассчитываю на то, что вы разделите со мной брачное ложе без чувства неприязни. Если для вас это условие неприемлемо, скажите об этом прямо сейчас.

За все надо платить, подумала Джудит; впрочем, исполнение супружеского долга не такое уж тяжелое бремя. Просто ей не очень нравилось целоваться – слюнявое и не слишком приятное занятие.

– Буду счастлива исполнить свой долг, – покорно сказала она.

Он кивнул и продолжил:

– Есть еще одно условие, о котором я должен был сказать вам еще вчера. Если уж мы решили пожениться, вы не должны носить траур. Я настаиваю на этом.

Джудит подумала о том, как приятно было бы навсегда забыть о черной одежде, но тут же вспомнила, что не должна показывать свою радость при мысли об отказе от траура, Граф делал предложение Безутешной Вдове!

– Хорошо, – с притворной неохотой вымолвила она, – но в таком случае вам придется заплатить за мою новую одежду.

Брови графа удивленно приподнялись.

– Вы хотите сказать, что носите черное потому, что не можете позволить себе новую одежду?

– Нет, – быстро солгала она, – мне были невыносимы иные цвета, кроме черного. Я только хотела сказать, что у меня нет ничего другого, и если вы хотите видеть меня в одежде другого цвета, вам придется самому позаботиться об этом.

Лицо графа просветлело.

– Я сделаю это с огромным удовольствием, – сказал он и, отступив назад, окинул ее изучающим взглядом. – Вам пойдет голубой, насыщенный розовый, персиковый, шоколадный…

Его откровенный ощупывающий взгляд смущал ее.

– Милорд, вы собираетесь диктовать мне, во что следует одеваться?

– Многие знатные дамы просили у меня совета относительно одежды, миссис Росситер, – парировал граф.

Он был опасен в таком шутливом настроении, и она попробовала смягчить свои слова:

– Я хотела сказать, что у вас наверняка найдутся гораздо более важные дела, чем мои платья, милорд.

– Разумеется. Рабство, например, или национальный долг, – притворно тяжело вздохнул граф. – Ну хорошо, я оставлю вопросы моды на ваше усмотрение, но категорически запрещаю черный, бежевый, серый и фиолетовый.

Она напряженно ждала его поцелуя, но он, поколебавшись какое-то время, подвел ее к креслу, сел в него, а Джудит посадил к себе на колени.

– Что вы делаете, милорд? – выдохнула она.

– Простите мою настойчивость, – проговорил граф, властно удерживая ее на коленях, – но мне необходимо убедиться в нашей физической совместимости.

Ахнув, Джудит решительно уперлась руками ему в грудь:

– Если вы думаете, что я… что мы…

Ослабив объятия, он приложил ладонь к ее губам, смеясь одними глазами.

– Разумеется, нет. Средь белого дня? Да еще в вашей гостиной? А знаете, вы могли бы избежать этого, приняв мой первый, почти символический поцелуй в знак помолвки. – Он взял ее за руки и продолжил уже серьезно: – Видите ли, мадам, несмотря на все ваши искренние намерения исполнять супружеский долг, вы, возможно, не сумеете преодолеть естественную неприязнь к физической близости с другим мужчиной. От этого будет плохо не только мне, но и вам.

Джудит не вполне понимала намерения графа, и ей не нравилось сидеть у него на коленях. Себастьян в минуты обожания тоже сажал ее к себе на колени именно в этом кресле. В первые годы замужества это ей нравилось, но потом стало постепенно раздражать.

– Было бы неплохо, – чуть хрипло произнес граф, – если бы вы чуточку расслабились и не сидели как испуганный ребенок на колене сердитого дядюшки.

Джудит показалось, что она нашла выход из неловкого положения, – глядя на портрет Себастьяна над камином, она произнесла благочестивым тоном: