Королева эпатажа - Елена Арсеньева Страница 15

Однако «работа у ей» была не совсем такая — на Шестом съезде партии товарища Валькирию избрали аж в ЦК. Правда, заглазно: сама Александра находилась в тот момент в Выборгской женской тюрьме — по обвинению в махинациях с германскими деньгами. Однако вскоре она оттуда вышла, чтобы снова кликушествовать на митингах. И везде, постоянно наталкивалась Александра на обожающие взгляды Павла Дыбенко. Пока что наивный матрос называл прекрасную даму «товарищ Коллонтай» и мечтал об одном: когданибудь закрыть ее своим телом от пули. Учитывая семнадцать лет разницы, которые между ними существовали, это было вполне естественное желание. Однако высокая духовность быстро начала сменяться натуральными плотскими желаниями, потому что товарищ Коллонтай, почуяв, что она не только сама влюблена, но и любима, начала стремительно хорошеть, а годы ее словно бы пошли отматываться назад. Вскоре она изречет достаточно сакраментальную фразу, до безумия правдивую и точную: «Мы молоды, пока нас любят!» Следовало бы добавить: «И пока любим мы!»

Ей казалось, что такого мужчины еще не было в ее жизни. А уж он совершенно точно знал, что такой женщины в его жизни — не было!

Вообще что особенного и былото в жизни этого малограмотного крестьянского сына из украинской деревни? Землю пахал, коней пас, сено косил, девок портил, да вдруг припала к нему жажда обучиться грамоте. Но было ему тогда уже годков семнадцать, не в школу же с малолетками идти… Да и где она, та школа? Поп сельский, человек добрый, сказал: «А что б тебе, Пашка, не учиться у моей дочери? Все равно девка от безделья мается. Платить нечем? А ты мне гусей паси…»

Не ведал бедный поп, что творил…

И стал Пашка ходить к поповне. Учительница была старше ученика тремя годами, считала его недоумкомпереростком, черной костью и сначала очень задирала нос, встречала ученика с презрительно поджатыми губками. Потом слегка подобрела. Вопервых, он так хотел учиться! Вовторых, он так хотел поповну! И очень старался этого не показывать, да вот беда: Пашка рос слишком быстро, портки вечно были ему узковаты, а рубашка коротковата. Очень трудно не заметить того, что так и бьет по глазам.

Не то чтобы она была так уж хороша собой, эта поповна… Но какая девушка не красавица в двадцать лет? К тому же Павла уже тогда тянуло (и всегда будет тянуть) к женщинам необыкновенным, к тем, кто превосходит его умом, образованностью, воспитанием. Не терпел соперников среди мужчин, а вот перед женщинами охотно преклонялся.

Ну и допреклонялся перед поповной…

Конечно, все, что произошло, осталось между ними. Вернее, то, что происходило, потому что длилось это несколько месяцев. И если поп недоумевал, с чего вдруг дочка ревела белугою, когда Пашку Дыбенко забрали в действующую армию, то решил, что жалко ей расставаться с хорошим учеником.

И что тут скажешь, все верно: жалко поповне было расставаться с таким хорошим учеником!

Между прочим, им еще суждено будет встретиться, но…

Но об этом позже.

То, что Павел Дыбенко, красный революционный матрос, председатель Центробалта, влюбился с первого взгляда в Александру Коллонтай, совершенно неудивительно. В нее все влюблялись с первого взгляда или не влюблялись вовсе. Опять же, повторимся: она находилась в расцвете своей красоты. Как выразился однажды Иван Сергеевич Тургенев: русских девушек страдания и переживания облагораживают. Поскольку страданий и переживаний в то время было несчетное количество, нет ничего странного, что Александра хорошела на глазах. И вскоре Павел Дыбенко принялся засыпать ее любовными письмами, пусть и невыносимо безграмотными, однако написанными довольно высоким штилем (видимо, поповнаучителка любила романы. — А.Е.) и напоенными той неотразимой пылкостью, которая для женщины важнее всей грамотности на свете:

«Милая, дорогая Шурочка! Как бы мне хотелось видеть тебя в эти минуты увидеть твои милые очи упаст на груд твою и хотя бы одну минуту жить толькотолько тобой. Но в эти минуты я лишен своего духовного счастья. В эти минуты я не могу сказать тебе ни единого слова. в эти минуты я не могу услышат звук твоего любимого голоса. О! как я одинок в эти минуты. Шура, милая, ты может быть получиш это письмо тогда, когда не будет меня я прошу тебя одно напиши и не забуд мою маму и успокой ее. Шура, я иду умират за свободу угнетенных. Вперед, к свободе! Прощай, милый мой Ангел! Вечно с тобой Павел».

К ошибкам в русском языке Александра вскоре привыкла и даже находила в них свою прелесть. Куда важнее было, что их с Павлом объединяет ДЕЛО, что он не намерен ставить буйную валькирию к плите или корыту, что он безоговорочно признает ее интеллектуальное и духовное превосходство над собой, а главное, что она для него — самая красивая, самая желанная из всех женщин в мире. Подвиньтесь, девушки! И вообще, идите вы все… на Центробалт!

И Господи Боже, какой это был мужик! Никто из прежних любовников Александры не мог сравниться с ним даже отдаленно. Наконецто, ну наконецто она встретила того, кто был воистину для нее создан!

Павел, впрочем, был убежден, что это она создана для него, но сие уже детали.

Запись из дневника:

«Где мой Павел?.. Как я люблю в нем сочетание крепкой воли и беспощадности, заставляющее видеть в нем „жестокого, страшного Дыбенко“, и страстно трепещущей нежности — это то, что я так в нем полюбила. Это то, что заставило меня без единой минуты колебания сказать себе: да, я хочу быть женой Павлуши… Много вероятия, что именно с Павлушей осуществима та высшая гармония — сочетание свободы и страстной любовной близости, которое дает двойную устойчивость и силу для борьбы. Павлуша вернул мне утраченную веру в то, что есть разница между мужской похотью и любовью. В нем, в его отношении, в его страстно нежной ласке нет ни одного ранящего, оскорбляющего женщину штриха. Похоть — зверь, благоговейная страсть — нежность.

Это человек, у которого преобладает не интеллект, а душа. Сердце, воля, энергия. Я верю в Павлушу и его звезду. Он — Орел».

Правда, испытывать сладость любовных объятий Орла Александре было ужасно некогда. Както незаметно навалилось 25 октября 1917 года, когда несколько испуганные собственной смелостью, решительно не знающие, что делать дальше, большевики взяли власть у растерянного Временного правительства. Когда Ленин озвучил мысль Наполеона: «Главное — в драку ввязаться, а там посмотрим!» — и старая добрая Россия полетела вверх пятами…

Впрочем, оговоримся сразу. Если кто и был в той ситуации испуган, то это интеллигентские хлюпики вроде Зиновьева и Каменева. Товарищ же Коллонтай сомнений не ведала. За что и была удостоена министерского портфеля — стала наркомом государственного призрения. Одновременно с ней в большевистском правительстве оказались два ее любовника — нынешний и отставной. Кстати, Шляпников вообще был единственным рабочим в рабочекрестьянском правительстве и единственным сторонником многопартийности (но был задавлен массой сторонников исключительно большевистского правительства).

Пока Шляпников дискутировал с новорожденным Совнаркомом, Дыбенко по личному указанию Ленина изымал в бывшем Министерстве юстиции все документы, касающиеся контактов Ильича и его ближайших соратников с германским военным командованием, финансовые документы, подтверждающие получение немецких миллионов, — то есть сведения, с риском для жизни добытые русскими шпионами в Германии.