Маньчжурская принцесса - Жюльетта Бенцони Страница 15

– Не думаю, что преувеличиваю, так как у меня есть доказательства. В любом случае, чашечка чая, каким бы он ни был, мне не повредит.

– Для вас это, может, сюрприз, но дело в том, что только в Международной компании спальных вагонов предусмотрено обслуживание пассажиров по максимуму. Мы умеем готовить чай различными способами... Я позабочусь об этом. Скажите, а во сколько вы хотели бы поужинать в ресторане?

– А есть ли в этом необходимость? Я, конечно, проголодалась немного, а разве нельзя, чтобы меня обслужили здесь? Я никогда еще не кушала в общественном месте без моего мужа. Мне это не очень удобно...

– Я все устрою, не беспокойтесь. Пойду распоряжусь, чтобы занялись вашим чаем и принесли вам меню...

– Благодарю вас, большое спасибо!

К великому удивлению Орхидеи, через некоторое время появился официант в ливрее с серебряным подносом, на котором стояли кипяток, чашка и заварной чайник, сделанный, по всей видимости, где-то в Кантоне. Еще на подносе лежал – в это трудно было поверить – пакетик великолепного чая цинг-ча, зеленого чая, урожай которого собирают до начала сезона дождей в долине Голубой реки, который затем высушивается на солнце. Есть еще великолепный чай хонг-ча, или красный чай, на западе его называют черный чай, или сушонг. Последний даже при сушке в искусственных условиях распространяет вокруг себя не менее приятный запах. Мысленно благодаря своего старого товарища по осаде, молодая женщина отведала несколько чашечек любимого напитка. Она даже не заметила, что поезд уже тронулся. Итак, путь в страну восходящего солнца начался. После того, как все пассажиры были устроены по своим «ячейкам», Пьер Бо не стал противиться желанию принести меню вагона-ресторана той, кого он с первой встречи называл «своей жемчужно-нефритовой принцессой», не ведая того, что речь шла на самом деле об ее высочестве.

Правда, надо признать, что она была без плюмажа, когда он увидел ее впервые в слишком для нее длинной куртке и панталонах из хлопчатобумажной голубой ткани. Она была одна среди многих беженцев, и в тот момент набирала воду из колодца. Сердце его нервно забилось, когда он увидел это безупречное лицо, изысканную изящность рук, удивительную кожу необычного оттенка, серьезный взгляд красивых темных глаз. А ее имя его просто сразило, ведь цветок орхидеи является символом маньчжурцев. Очень красивый цветок, и такое имя поразительно подходило девушке!..

Однако Пьер довольно быстро понял, что рассчитывать на взаимность он никогда не сможет: Орхидея никого вокруг не видела, она боготворила Эдуарда Бланшара. Это читалось в ее глазах, было видно в ее невольной улыбке, озарявшей лицо необычайным светом при виде его.

Пришлось Пьеру спрятать свои чувства глубоко-глубоко внутрь, так, чтобы черная зависть и ревность не могли омрачить этого чистого чувства. Он любил для себя самого, ради самого счастья любить. Как он был счастлив, когда она спасла жизнь Александре Форбс, что было ярким доказательством ее привязанности к людям с Запада. После освобождения он мужественно заставил себя поприсутствовать на церемонии бракосочетания. Однако, отлично понимая, что от этой болезни ему никогда не вылечиться, он дал себе слово держаться подальше от молодой семьи Бланшаров, не принял ни одного приглашения, избегал любых попыток сближения и очень сожалел однажды, что не может поменять их имена на другие, когда увидел в списке своих пассажиров. Это было впервые и не без некоторой доли горечи: теперь они были далеки от трагических пекинских приключений и от повседневного героизма, который уравнивает человеческие судьбы и стирает грани между различными социальными слоями. Тогда ему захотелось предстать перед молодой дамой богатым и элегантным пассажиром, рассыпающимся перед ней в комплиментах, а не в служебной робе железнодорожника.

Молодая пара была очаровательна, они от всей души радовались этой встрече, в то время как он не разделял атмосферы всеобщей сердечности. Естественно, он был учтив, но все время держал дистанцию, и если уж наблюдал за ними, то делал это так, чтобы молодожены ничего не заподозрили. Никогда путешествие не казалось ему таким долгим, а ночные часы, которые он просиживал в конце коридора, такими тягуче длинными, когда он в одиночестве взирал на инкрустированную дверь красного дерева, за которой находилась та, чей образ он так и не смог забыть. Она была еще прекраснее, чем когда-либо, чрезвычайно элегантна, несмотря на эту европейскую моду, которую он совершенно искренне находил абсурдной. Было бы в тысячу раз предпочтительнее увидеть ее такой, какой она была в день бракосочетания, сказочная принцесса, облаченная в атлас цвета зари с очаровательным венцом из цветов и драгоценностей маньчжурской знати. Однако Орхидея была настолько грациозна, что могла быть совершенно естественной и очаровательной даже с этим дурацким корсетом, ленточками, сутажом, кружевами, орнаментами, перьями – разного рода украшениями, которыми парижские дамские портные одолевали своих клиенток. Одним словом Орхидея была истинная парижанка! Хотя он и предпочитал бы видеть ее в простом белом старинном одеянии.

Сейчас же, очутившись с ней лицом к лицу, Пьер был шокирован. Несмотря на ее доводы о внезапном отъезде (встретиться с уехавшим несколько дней назад в Ниццу мужем), в то время как проще было бы уехать сразу же вдвоем, одиночество Орхидеи и отсутствие багажа зародили в нем какое-то чувство беспокойства. Во всяком случае, что-то у нее нехорошо. Бывший переводчик чувствовал что-то необычное, может, даже трагедию: подтверждение тому в странном изменении тембра голоса, в осунувшихся чертах лица, чего даже не могла скрыть плотная вуаль. Когда он принес меню, у него уже не осталось сомнений, что что-то не так. Чтобы не выглядеть нелепой, Орхидея должна была снять свой бархатный тюль в горошек, и тогда Пьер Бо увидел горькую складку на ее лице и даже следы слез, мало заметных для человека безразличного, но слишком хорошо видимых влюбленным. Его жемчужно-нефритовая принцесса страдала. Но от чего?..

Совсем не догадываясь о мыслях этого человека, которого она знала плохо, но который ей оказывал такое чуткое внимание, Орхидея понемногу обрела равновесие. Обволакивающий комфорт купе, тонкий и хорошо знакомый аромат чая, приготовленного по ее любимому рецепту, тепло и ритмичное покачивание вагона оказывало на нее анестезирующее воздействие, придавая новые силы.

А чтобы еще лучше изолировать ее от внешнего мира, Пьер Бо перед самым отходом поезда задернул бархатные шторки. Таким образом, она не видела ни пригородов, ни сельских просторов, через которые они проезжали. Как будто бы он желал, чтобы она закрыла глаза и не открывала их до самого моря, по которому скоро поплывет.

Однако после ужина, состоявшего из ракушек Сен-Жак, яичницы с грибами, зелеными бобами и взбитого шоколада, – к которому по приезде в Европу она обнаружила истинную страсть, – она должна была выйти на некоторое время в коридор, пока ей приготовят постель.

Зная, что Орхидея предпочитала сейчас одиночество, Пьер Бо использовал самый благоприятный момент: все в это время находились на первой смене в вагоне-ресторане (в это время там обычно собиралось больше всего народа). А в коридоре находилась лишь одна дама в шиншилловом манто, которая явно не имела желания куда-либо выходить, и ждала, когда ей тоже приготовят постель на ночь.