Любовь и разлука. Опальная невеста - Сергей Степанов Страница 15

– Токмо Кучум ушел! – насмешливо заметил Иван Желябужский, недовольный тем, что кормщик развенчал семейное предание об отце – победителе Кучума.

– Однако утек! – виновато вздохнул Дурыня. – И ведь не тот уж был царь, как во времена Ермака Тимофеевича. Одряхлел Кучум, ослеп, в седле не держался, а все-таки утек в лодке за Обь. Всю реку обыскали, на плотах по притокам плавали, но так и не нашли царя. Кучум бежал с немногими людьми к калмыкам, но те прогнали его, потому что царь, как последний конокрад, повадился угонять их скот. Ушел он в Ногайскую землю жить и кормиться нищетой, но ногаи помнили еще его отца и сказали Кучуму: «Вор ты славный, Маметкулеев сын. Отец твой много зла нам содеял, и ты тако же нам учинишь». Убиен был Кучум от ногаев, людей его похолопили, а кучумовичи, коих мы пленили на Ирменском лугу, ныне, слышно, в Москве.

Да, Дурыня правду сказал. Почти все сыновья и внуки Кучума жили в Москве. Царевич Мотла Кучумович и его братья считались выше честью, чем знатнейшие князья. Их старались ублажать поместьями и вотчинами и в прибавку положили денежный корм помесячно. Кучумовичей поженили на боярских дочках, за которыми были даны великие пожитки. Однако в Боярской думе царевичи не сидели и к обсуждению важных дел их не подпускали, так как имели от них опаску. Служба у них была почетная и нехлопотная. Как на праздники идет царь в церковь, они ведут его под руки, да на всякий день бывают пред царем на поклонении. Вот и все! Однако не все кучумовичи смирились с судьбой. Кое-кто предпочел голодную, но вольную жизнь.

– Бродячий царевич Искер приезжал в Москву поглядеть на государево жалованье, – припомнила бабушка. – Лет десять назад приезжал. Хотели мы его крестить и женить на нашей родственнице. Токмо он уехал доискиваться отцовского царства. Знать, не погляделось государево жалованье.

– Может, не жалованье, а невеста не приглянулась? – пошутил дядя Александр.

Между тем Петр Албычев разглядывал стрелу, пущенную в Марью.

– Татарская! – изрек он.

Оказалось, что коч тоже обстреляли из луков. Сравнив стрелы, Петр Албычев нахмурился. Стрелы, застрявшие в бортах коча, были вогульскими.

– На охоте они стреляют костяными стрелами с тупыми наконечниками, дабы не повредить шкурку пушного зверя. А эти наконечники железные, боевые с зазубринами, дабы нельзя было выдернуть. Стрелы для человека. Худо дело! Бродячий царевич склонил вогуличей к измене.

На борту дощаника состоялся военный совет, в котором приняли участие сын боярский, кормщик и братья Желябужские. Петр Албычев предложил не гоняться понапрасну за царевичем, который привел с собой всего пять или десять татар. С такими ничтожными силами Искерка ничего не добьется, если не замутит вогуличей. Надобно, не мешкая, исполчиться на вогуличей и привести их в смирение, пока измена не распространилась по другим волостям. Кормщик полностью поддержал сына боярского:

– Добро измыслил! По-казацки! Так и Ермак Тимофеевич поступал. Нам ждать не приходится, а надобно их упредить.

Узнав от сыновей о решении наказать вогуличей, бабушка Федора запротестовала, говоря, что не след ввязываться в стычки по пути в Тобольск.

– В Тобольске сидит воевода, то его дело пресекать измену. Нам бы плыть, не приставая к берегу, а не искать брани.

Но сыновья не послушались матери. Изнывавший от безделья Александр рвался в бой. Даже обычно осторожного Ивана охватило воодушевление. Он глядел на берег и бормотал под нос:

– Рекох Господь: «Явлю отступникам гнев ярости своей… Изблюю их из уст моих…»

Готовясь к бою, казаки осматривали свое вооружение, проверяли порох и пищали. Петр Албычев вручил пищаль Александру Желябужскому. Дядя гордо сказал, что не дворянское дело палить издали по супостату.

– Сойдусь с вогуличами, отделаю их ручным усечением. Они ростом мелкие и невоевиты. Я их десятерых иссеку, – говорил он, размахивая булатным клинком.

Петр Албычев резко оборвал его бахвальство:

– Не хвались, идучи на рать, а идучи срать! Может статься, ты и одолеешь вогулича в рукопашной, токмо до него еще надобно добраться. Пока добежишь, он тебя утыкает стрелами. Они с детства неразлучны с луком. Пятилетний ребенок стреляет лучше самого меткого русского. Не единожды стрельцы и казаки испытывали их детей и всякий раз бывали от них посрамлены. То малые дети, а уж про взрослых охотников и толковать нечего. Я своими очами видел на охоте, как вогулич, падая с оленя, успел натянуть тетиву и пронзить стрелой летевшего высоко в небе гуся. А в другой раз мы, усмиряя их мятеж, пробрались ночью в стойбище. Я замахнулся копьем, дабы поразить спящего вогулича, и поверь мне, хоть от моего удара даже зверь лесной не уйдет, токмо спящий вогулич проснулся и уклонился. Наше счастье, что их мало и не ведают они огненного боя. А будь они многочисленнее и имей они пищали, то не они бы нам, а мы бы им платили ясак. Возьми-ка пищаль и не дури со своим длинным ножичком.

Старый кормщик собирался в поход вместе с казаками. Петр Албычев остановил его:

– Дед, ты еще не навоевался?

– Хочу вспомнить ермаковское время…

– Сам рассуди, ежели татары и вогуличи нас побьют до смерти, кто баб довезет до Тобольска? Опричь тебя, некому.

– Однако так, – вздохнул Дурыня, нехотя откладывая пищаль.

Ранним утром следующего дня суда скрытно подошли к берегу и высадили казаков во главе с Петром Албычевым. Несколько человек вместе с кормщиком и Иваном Желябужским остались на дощаниках, готовые отплыть в случае неудачи. Потянулись часы тягостного ожидания. Сквозь утренний туман послышались приглушенные выстрелы. Бабушка начала быстро-быстро креститься, вознося молитвы за сына. Потом выстрелы стихли, и до полудня не было никаких известий. Наконец на берегу появился один из казаков и крикнул, что вогульский юрт взят с боем. Перебравшись на дощаник, гонец выложил подробности. Казаки подкрались к вогульским чумам почти бесшумно, но в последнюю минуту собаки на стойбище подняли лай. Царевич Искерка с татарами успел вскочить на коней и ускакать. Мужчины-вогуличи тоже скрылись и хоронятся на расстоянии выстрела из пищали. Далеко не уйдут, поелику в чумах остались их бабы, дети и пожитки.

– Не ранен ли мой сынок? – с тревогой расспрашивала Федора.

Оказалось, никто из нападавших не получил даже царапины. Вогуличи почти не стреляли из луков.

– Не хотят они воевать за Искерку, – ухмыльнулся кормщик. – Их старики помнят, что при царе Кучуме им несладко жилось. Томил их царь тяжким ясаком и в бусурманскую веру норовил обратить.

– Выходит, не совсем они пропащие, раз от бусурманства отрекаются. Надо их скорее крестить, – рассудил дядя.

– Не хотят они святого крещения. И в Магометову веру не желают. А хотят они кланяться своим болванам в лесных трущобах, как их отцы и деды кланялись. Ну а паче всего они хотят, дабы оставили их в покое и не брали с них ясак белкой и соболями. Однако то дело невозможное и ни при каком царе тому не бывать, – убежденно сказал кормщик.