Пленительные наслаждения - Элоиза Джеймс Страница 15

Она сунула ноги в башмаки, которые в сочетании с ночной рубашкой выглядели совсем замызганными, и на цыпочках вышла из комнаты. Спускаясь по широкой лестнице, она размышляла о том, какая дверь ведет в сад. Парадная выходит на улицу, с улицы входа в сад наверняка нет, из гостиной с тигровой мебелью – тоже. Правда, в конце коридора была еще одна – запретная – дверь, за которой накануне исчез Кодсуолл с их одеждой.

Габби тихо повернула ручку и через секунду оказалась во дворе. Тенью скользнув через приоткрытые садовые ворота, она вздрогнула от встретившего ее порыва холодного ветра.

Блеклое бледно-голубое небо так отличалось от жаркого промасленного синего неба Индии. Даже воздух был другой – густой, водянистый, он, казалось, был пропитан дождем. Она неслышно проплыла в сад, похожая в белой ночной рубашке на привидение, изредка поглядывая вниз на свои туфли, носы которых промокли от росы и покрылись темными пятнами.

Дорожки расходились в трех направлениях. Габби побрела по той, которая была обсажена цветами. Яркие вишнево-красные розы грустно склонили к земле маленькие головки. Изысканные, цвета морских ракушек гвоздики, растущие гроздьями, согнулись под тяжестью соцветий. В саду стоял пряный запах, чем-то напоминающий тот яблочный соус, который она впервые попробовала вчера вечером. Габби потянулась сорвать цветок, но он был так прекрасен и к тому же так мокр, что она быстро отдернула руку.

Издалека глухо доносились звуки просыпающегося Лондона. Грохот карет, переплывая через высокие каменные стены, мешался с сонными птичьими голосами. Она шла вперед, вспоминая великолепие роскошных орхидей, росших вокруг особняка ее отца, и пронзительные крики прятавшихся в них птиц. Здесь, внутри живой изгороди, слышался лишь щебет и короткие трели, будто кто-то читал вводный курс сольфеджио для птенцов.

Ее туфли тихо шуршали по мощеной дорожке. Там, где она делала плавный поворот, Габби остановилась…

На каменной скамье сидел ее будущий деверь, вытянув перед собой ноги, откинув голову и прикрыв глаза. Может он спит? Наверное, долго просидел здесь и уснул, подумала Габби, не зная, как поступить. Лучи солнца окрашивали его лицо в бледно-медовый цвет. Первое, что она отметила, приехав в Англию, – белый цвет кожи англичан. Их лица, казалось, были припудрены мелом. Так же как и ее собственное. Отец не позволял ей выходить из дома без шляпки. Он говорил, что иначе она никогда не будет котироваться на рынке невест.

У ее будущего мужа лицо было даже светлее, чем у нее. И вообще, он – само совершенство, подумала она, вспоминая с приятным трепетом безукоризненную прическу и белую кожу Питера.

Лицо Квила было смуглее, а волосы темнее. Даже от этой неяркой утренней зари они приобрели оттенок красного дерева, под стать золотисто-теплому цвету кожи. Волосы-то пора подстричь, подумала она и улыбнулась. Квилу нужен кто-то, кто бы за ним ухаживал. Она позаботится, чтобы у него была жена, как только обзаведется знакомствами.

Габби на цыпочках подошла к скамье и осторожно села рядом с ним.

К ее ужасу, он проснулся и еле сдержал возглас изумления.

– Извините, я не знала, что вы спите, – смутилась Габби. – Я думала, вы просто замечтались.

Квил молча смотрел на нее. Его глаза под тяжелыми веками были так мрачны, что она не могла разглядеть их цвет. – Я не ожидала, что застану здесь кого-нибудь, – беззаботно продолжала Габби. Она привыкла к тому, что многие люди спросонья бывают не в духе. – И уж конечно, не разбудила бы вас, если б знала, что вы спите. Не провели же вы здесь всю ночь?

Квил смотрел на нее как на привидение. Она разозлилась. Он считал ниже своего достоинства разговаривать с ней. У нее было время в этом убедиться. Но Габби решила не отступать и широко улыбнулась:

– Нет чтобы сказать: «Доброе утро, Габби. Как вам спалось в вашу первую ночь в Англии?» Может, я не слишком сведуща в английских манерах, но, уверена, у вас тоже принято здороваться с будущими членами семьи.

В ответ она услышала:

– Подите к лешему! – Ее улыбка померкла.

– Я надеюсь, это не только ваш сад? Мне никто не говорил, что сюда нельзя приходить. Извините, если нарушила ваш сон. Но я так обрадовалась, что здесь кто-то есть. Я бы дорого дала, чтобы спросить…

Квил перебил ее:

– Габби!

– Да?

– Вы не одеты.

– Ну что вы, я одета! Видите, на мне ночная рубашка и туфли. – Габби выставила из-под подола маленькую ножку в промокшем башмаке. Они вдвоем уставились на нее и смотрели в течение минуты. – Вам незачем беспокоиться по поводу приличий, – весело продолжала она. – В конце концов, здесь никого нет. Слуги еще не просыпались. И мы никому не расскажем, – добавила она, подразумевая под «никому» своего суженого. Вчера, пообщавшись с ним всего двадцать минут, она поняла, что для него этикет – больная тема.

Габби подмигнула Квилу, который все еще молчал и по-прежнему нелюбезно смотрел на нее. Если она ужасно боялась навлечь на себя неодобрение Питера – от одной мысли об этом у нее прерывалось дыхание, – то с Квилом она не испытывала ничего похожего. Дразнить деверя было даже приятно. Все-таки есть разница между мужем и братом, сделала она неожиданное открытие.

Она скользнула по скамье, подвигаясь к Квилу, и сунула ему руку под локоть.

– Ну, сэр, пока вы еще не дали обет молчания, не могли бы вы сообщить мне названия этих цветов?

Квил все так же молча смотрел на нее, неприступный как скала. Он никак не мог взять в толк, что происходит.

Боль в ноге не дала ему уснуть. Он вышел поразмяться и застал сад в утреннем тумане, с кустами, покрытыми росой, их ветки от влаги клонились к земле. Судороги перестали его донимать, и тогда он наконец присел и уснул, чтобы увидеть во сне… да, ее, Габби. Да простит ему Бог!

Квил не хотел признаваться себе, что его ум предательски навеял этот в высшей степени странный сон. И вдруг – вот она, как продолжение его сна, с ее шафранно-медными волосами, каскадом спадающими по спине. Эту копну не могла удержать даже лента, которой она связала волосы и которая теперь сползла вниз, запутавшись в рыжих кудрях,

– Габби, – хмуро заявил он назидательным тоном, тщетно пытаясь обуздать разгулявшееся воображение, – вы не должны появляться в саду в ночной одежде. И никогда, никогда не выходите из своей комнаты неодетой.

Она проигнорировала его слова и, вскочив на ноги, потянула его за собой.

– Квил, я думаю, у нас есть еще минут пять. Только пять минут… и я побегу обратно.

Ему оставалось только покориться. Он не смог бы ее переубедить, если ей что-то втемяшилось. И он это знал. А сейчас он и подавно не мог ей противостоять, когда ее губы, припухшие со сна, пылали так ярко, а глаза смотрели так… так зазывно. Ее кожа, покрасневшая на холоде, заставляла его кровь быстрее бежать по жилам. У него зудели пальцы сорвать с нее эту толстую ночную рубашку, чтобы… О Боже, как он хотел упасть перед ней на колени и зарыться лицом в ее кремовую плоть!