Причуды богов - Елена Арсеньева Страница 15

Наступил вечер, но сумерки рассеивали странныеогни, вспыхнувшие при дороге. Юлии понадобилось время, чтобы сообразить: да этоведь горят те самые охапки соломы, привязанные к вершинам просмоленных шестов,на которые она обратила внимание, когда они с Адамом очертя голову неслись изВаршавы. Она полюбопытствовала – что это, но Адам то ли не захотел ответить, толи сам не знал. Однако теперь шесты горели косматым, жадным огнем, словноподавали кому-то некий знак.

Юлия мчалась обочь дороги, рискуя переломатьноги коня, но опасалась выезжать на середину, по которой шли и шли в Варшавуотряд за отрядом. Настораживало, что она не слышала ни единого слова по-русски,а когда впереди одного из шедших полков увидела трехцветное знамя, а на головахсолдат – красные конфедератки [27], страх подкатил кгорлу. Вспомнилось, что несколько дней назад в городе появились листовки о том,что Бельведерский дворец в Лазенках, резиденция цесаревича, с первого декабрясдается внаем. Городовые срывали эти листки, наклеенные на стены, однако налицах поляков, читавших их, появлялось выражение нетерпеливого ожидания. Юлиятогда спросила Адама, что означает сия оскорбительная шутка, но он пожалплечами и перевел разговор на другое. А сейчас Юлия вспомнила и листовки, исердитые выпады отца против поляков, и уверения его, что от «этой пакостнойнации» можно ждать всякого подвоха, всякого предательства…

Тут со стороны города послышалась перестрелка,а потом ухнул пушечный выстрел – и снова наступила напряженная тишина.

Теперь Юлия уже не сомневалась в том, чтонынче ночью в Варшаве что-то произошло. Именно на это, конечно, намекал своимиупреками Адаму Зигмунд, а она была слишком озабочена судьбою собственной любви,чтобы придавать значение иному. Но теперь страх снедал душу, и зрелище темных,пустых улиц заставило ее задрожать мелкой дрожью. Топот конских копыт казалсяопасно громким в затаившейся тишине. Казалось, этот дробный перестук способенвзорвать ее – и тогда эта тишина сменится чем-то настолько ужасным,непредставимо ужасным!.. Юлия и сама не знала, чего боится, но сочла за лучшееспешиться и пойти пешком, ведя, вернее, таща за собою вконец замученного коня.

На углу Краковского предместья, когда до домубыло совсем недалеко, конь стал, отказываясь идти. У Юлии не было ни сил, ниохоты сдвинуть его с места, а потому она закинула поводья ему на шею,предоставив самому плестись в знакомую конюшню, и, подобрав юбки, бегомбросилась в сторону дома.

Город был темен, витрины не освещены, уличныефонари кое-где осторожно, воровато мерцали, но большинство из них было незажжено вовсе. Однако здесь кончилось безлюдье, и Юлия похвалила себя за то,что идет пешком: она могла неслышно перебегать от подворотни к подворотне,оставаясь незамеченной.

Теперь непрерывно слышались на улицах глухойшум или ружейная стрельба; то вдруг наступала тишина, то раздавалисьпронзительные выкрики: «К оружию, поляки, к оружию!»; слышался топот конейбыстро скачущих всадников и экипажей.

Какой-то страшный, мерцающий красный светдалеко рассеивал тьму, и Юлия с ужасом увидела, что кое-где бушуют пожары,освещая ночь. Она не поверила глазам, увидев полыхающее здание русскогокомиссариата на Новом Святе. Некие тени сновали мимо огня. Юлия обрадоваласьбыло, приняв их за пожарных, но это была толпа, забавлявшаяся страшным зрелищем.

Неторопливо проплыла мимо закрытая карета.Зеваки оглянулись, начали набожно креститься: ведь это была карета «бискупа» –католического епископа. Словно в театре теней, на красном фоне пожара увидалаЮлия в окне кареты четкий силуэт тощенького старичка, старательно, направо иналево, осенявшего крестным знамением и чернь, склонившуюся перед ним, игорящее здание, и всю эту темную, страшную ноябрьскую ночь – что бы в ней нипроисходило.

Стиснув зубы, Юлия пустилась бежать,намереваясь больше не останавливаться. Дом ее был уже рядом – совсем рядом, иникакая буря не сможет поколебать его высокие каменные стены!

Вот и он, вот и он.

Она припала к воротам, занесла кулаки, чтобынеистовым стуком разбудить привратника, чтобы скорее укрыться за этим высокимзабором. Но сердце ее упало, когда тяжелые, обычно запертые створки вдругподались – и сами собой покорно разошлись в стороны…

* * *

Юлия бежала по садовым дорожкам, как по леснымтропкам. Они всегда были чисто выметены, а сейчас на них намело опавшихлистьев, легкий снежок похрустывал под ногою – она и не заметила, когда онначал сеяться, первый снег этого года. Легкие белые клубы реяли у ее губ, иЮлии казалось, что это не дыхание – это душа ее вырывается из тела, бегущегослишком медленно, и спешит раньше его достичь темного, неосвещенного дома,чтобы узнать, увидеть – что там?!

Дверь была не заперта, как и ворота. И гулкаятьма, и выстуженный воздух, и ветер, перебирающий на полу какие-то разбросанныебумаги, – все враз сказало Юлии, что дом ее пуст.

– Матушка? Mon pére, батюшка? –робко позвала она, но не услышала ответа.

Не видно было ни зги, но в этом доме она зналакаждый уголок, каждую ступеньку, а потому быстро, будто белым днем, ринуласьчерез просторный вестибюль к лестнице, на второй этаж, везде натыкаясь наполоманную мебель, разбросанные книги, какие-то осколки, словно по домупронесся ураган. Вдруг мелькнуло в голове воспоминание, как свою встречу сЗигмундом она сравнила со смерчем, на миг охватившим мир. Не сей ли смерчсотряс основы бытия, опустошил ее дом?! Но тут же вспомнилось разграбленное,горящее здание русского комиссариата, толпы на темных, настороженных улицах…Нет, все это было делом человеческих рук – враждебных человеческих рук. Домразорен, а где же его обитатели?! Она ринулась дальше, зовя шепотом: «Матушка!Mon pére!» – зовя и не слыша отклика.

Надеясь на чудо, все еще не веря этой гулкой,нежилой пустоте, Юлия бежала по коридору, распахивая дверь за дверью. Вотбильярдная – здесь отец, считавшийся первым игроком, чисто, отчетливо отправлялшары в лузы; ловко и красиво, словно шпагой, орудовал кием, делая партию с трехили четырех ударов подряд. Вот бывшая детская, потом классная… Однажды Юленька(было ей тогда лет шесть, не больше) спросила у матушки, на чем стоит Земля.

– Земля ни на чем не стоит, – отвечалаАнгелина, большая охотница до чтения всевозможных научных журналов. – Онакруглая, как яблоко, и беспрерывно летит и вертится в воздушном пространстве,от этого у нас бывают то день, то ночь, то лето, то зима… – И, взявши яблоко,повертывая его перед свечой, старалась объяснить движение Земли вокруг самойсебя и вокруг Cолнца.

– Как же мы не сваливаемся с Земли, когдаповертываемся вниз головой? – спросила Юленька встревоженным голосом.