Игра в игру - Эллина Наумова Страница 15

Она было вскочила, но плюхнулась назад в кресло и подумала: «Дай-ка им еще пару дней, мамаша-воительница. Необходимо выяснить, сможет ли он что-нибудь, не полюбовавшись на труп голой старухи. А Машке секс только на пользу пойдет. Будет знать, зачем нужны мужчины». Тут Лизу сразили горечь и ужас. Она вспомнила дочкины возражения на призыв найти себе сексуального партнера: «Мама, чему ты меня учишь? А ВИЧ? А гепатит?» И вот умная студентка Медицинской академии валится в койку с первым встречным, который даже презервативами не запасся. И что теперь несчастной матери делать? Позвонить Машке и велеть без резинок не подпускать к себе жениха? Поздно. Больше она дочери не указ, у нее Игнат есть. Самой встать в дверях и заявить, что без справки от врача он к невесте не приблизится? Машка вместе с ним уйдет. И еще этот вечный штамп, будто все самое грязное происходит с самыми чистыми, самыми доверчивыми, в основном отличницами. Чушь. Со всеми может случиться. Но почему-то Лизе сейчас было только до чистой и доверчивой отличницы Машки.

От переживаний по поводу своей ненужности дочери Лиза совсем обессилела. Но все же вымучила спасительную мысль. Ведь чувствовало сердце, что надо освободить квартиру? Чувствовало. Теперь влюбленная дочка счастлива. Теперь она невеста. А не было бы дивана, где они с Игнатом предались страсти? Разбежались бы и возненавидели друг друга за то, что не удалось скрыть признаки запредельного возбуждения от мерзости. «Все наоборот, я в колдовской форме, я предвосхищаю события. Нельзя сейчас оставлять Веру», – шептала Лиза Шелковникова, трепетной рукой включая ноутбук.

Игнат Смирнов не лгал Маше. Из графика творческие личности, снимавшие сериал, выбились бесповоротно, но все еще тщились нагнать упущенное, трудясь сверхурочно. Так что к половине седьмого утра невыспавшегося актера с тремя так же открыто зевавшими типами, которым не повезло жить на одних с ним задворках мегаполиса, доставили к рабочему месту.

На съемочной площадке уже вовсю носилась жизнь. В основном на цыпочках в виде толпы всяческих ассистентов, шустрой «хлопушки» и костюмеров. Они загоняли поочередно во все углы толстую рыжую гримершу и хором шипели на нее:

– Иди к нему и извиняйся.

– Так он на ключ закрылся, не пускает, – плаксиво отбивалась жертва атак.

– Скребись, стучись, кайся, отвирайся, но загримируй за пятнадцать минут, – грозно требовали люди.

Игнат остановился возле «хлопушки» – славной девчонки, гордой своей миссией до приступов заносчивости, и поинтересовался:

– Что опять случилось ни свет ни заря?

И неожиданно почувствовал, как в ровно гудевшей от недосыпа голове редкими цветными пузырьками вскипело веселье. По сравнению с пережитым вчера на четвереньках в анатомичке здешние страсти показались ему такой ерундой.

Отвлекшись от охоты на гримершу, несколько человек наперебой объяснили, что, если эта дурында не вымолит прощения у исполнителя главной роли, через час группе придется отправляться по домам на метро. А потом неизвестно, всех разгонят и проведут новый кастинг или кого-нибудь оставят. Одно точно – денег не заплатят.

Незадачливая девица слишком громко сказала второй гримерше, что, по всеобщему мнению, сериал обречен на провал. Потому что «главный герой тянет в лучшем случае на роль своего положительного друга, который всех утешает».

– Разве он соблазнитель? Размазня, вот кто, – констатировала специалистка.

Если честно, она действительно повторила слова большинства, за что теперь это большинство ее и шпыняло.

Услышав про себя такое, нервный старшекурсник актерского факультета рванулся в гримерку, заперся там и на стук реагировал выкриками, вроде:

– Я ухожу немедленно! Я буду учиться как проклятый! И пока не получу диплом, шагу перед камерой не ступлю! Я честно прошел кастинг! Я не хочу быть виновником провала! Я не позволю себе испортить труд сотни хороших талантливых людей, которые соответствуют своим ролям и должностям! В отличие от меня соответствуют!

– Ну, миленький наш, ну, хорошенький, – отчаянно нудила в замочную скважину гримерша, – вы же тут самый-самый одаренный. На вас все держится. Все вас любят. Я про другого артиста говорила.

– Про кого?! – возопил затворник. – С кем ты теперь намерена меня лбами столкнуть?

Рыжая беспомощно оглянулась на группу поддержки, дескать, кандидатуру, быстро. Но тут дверь распахнулась, и все бросились врассыпную. Жалкая заплаканная толстушка обреченно пошла «врать дальше».

Тем временем в декорациях разворачивалась своя трагикомедия. Явно перебравший с вечера режиссер швырнул себя на стул полупустым мешком, нашел точку равновесия и, сжав виски тяжелыми волосатыми кулаками, тупо смотрел на одетую, загримированную исполнительницу главной роли. Актриса изображала одинокие любовные муки, камера работала. Вдруг режиссер поднялся и нетвердо куда-то побрел. Через несколько минут он приплелся назад, вперил в происходившее перед ним яростно-безумный взгляд и рявкнул:

– Отставить крупный план! Девушка у нас лицом не богата. Снимайте его как приложение к бюсту. Вырез ей поглубже сделайте.

Актриса вмиг заголосила и убежала. Режиссер торжествующе захохотал. Народ принялся откачивать ее и нашептывать: «Да он пьян в стельку, ничего не всасывает, он тебя вообще за Янку принял». Яна, игравшая ее сестру, кружила рядом и чутко прислушивалась. Назревал очередной скандал.

– Игнат, я смотрю, у тебя тоже кураж, – тихо обратилась к партнеру по второплановости невысокая тоненькая актриса средних лет.

– Есть немного, завелся от смеха, – признался тот.

– А ведь нам с тобой выпал шанс. Давай не вытаскивать главных в главные, как обычно. Они сегодня трупы. Дернем одеяло на себя вместе. Зритель не поймет, так хоть профессионалы оценят.

И они блеснули.

– Спасибо всем, – прорычал очухавшийся немного режиссер. – Вечером переснимем. Черт с ним, с графиком и бюджетом. Хотят искусства – раскошелятся.

На выходе из павильона партнерша возмущенно бубнила на ухо Игнату:

– Гад. Получается, мы с тобой зря кувыркались. Они к вечеру взбодрятся и будут доказывать, что на них, гениальных, напрасно бочку катили. А мы уже не успеем восстановиться.

– Не успеем, – согласился Игнат. – Был такой фильм – «Федора». Видела? Нет? Не важно, он старый. Там в Голливуде режиссер снимал сцену бала с двумя звездами. И орал на массовку в том духе, что они с трудом заполучили два очень дорогих им лица. Поэтому если хоть одна рожа хоть на миг осмелится их заслонить… Я, когда смотрел, думал: «В каком смысле «дорогих»?»

– Да, мы такие наивные были. Устала я, Игнаша. Мне сейчас в театр на репетицию, вечером спектакль, ночью съемка. Пересъемка из-за всех этих козлов. А дома ребенок сутками один – соседка кормит. Не подбадривай, это я так.

Игнат ласково погладил ее по руке. И снова вспомнил извращенца со спущенными штанами над трупом любимой старухи. Ему вдруг стало любопытно: а Елена позволила бы студенту получить удовольствие и узнать свое нездоровое естество? Или, подобно Маше, натравила бы охранников в самом начале? И понял, что про Елену ему ничего точно не известно. А Маша права – останавливать надо резко, сразу. Иначе потом вообще не догонишь.