(Не) мой папа - Маргарита Дюжева Страница 15

Почему-то я уверена, что эта кукла не оскорбится, если ей предложат забраться под стол или на стол. Может, уже предложили? Может, уже забиралась? Я очень надеюсь, что да, что Седов получил желаемое — помощницу, готовую не только работать, но и стресс начальнику снимать — и теперь оставит меня в покое.

Ага! Размечталась! Стоит только зайти к нему в кабинет, как напарываюсь на масленый самодовольный взгляд. Похоже, он ничуть не сомневается в том, что за выходные я все обдумала и решила принять его предложение.

Жаль, что кофе под рукой нет. Я бы с огромным удовольствием снова ему плеснула на одно место, чтобы стереть эту гадкую ухмылку с ненавистной физиономии.

— Как прошли выходные, Женечка? — интересуется ласково с улыбкой на губах, только глаза холодные, как у кобры.

— Для вас — Евгения Андреевна.

— О как, — усмехается Седов, — солидно.

— Да. Именно так.

— Боюсь, Женечка, — выделяет голосом мое имя, — не доросла ты еще до того, чтобы я тебя по имени-отчеству звал. Не доросла.

— Женечка — я только для родных и друзей!

— Так мы же почти родные, — он надо мной издевается.

— Не понимаю, о чем вы.

— Ну как же, нас ждет столько прекрасных рабочих моментов.

— Нас ничего не ждет. Я уволилась.

— Ммм, надолго ли? Как же мать-одиночка будет воспитывать ребенка, лишившись работы? Его же кормить надо, одевать, барахло всякое для игр покупать, в кино водить.

Константин Олегович вызывает у меня стойкое желание действительно забраться на стол, но не для того чтобы в порыве страсти раздвинуть ноги, а чтобы вцепиться ему когтями в лицо, а еще лучше в горло.

— Не переживайте. Свет клином на этой работе не сошелся. Найду новую.

— Разве это мне нужно переживать?

Его снисходительная манера говорить, чуть растягивая слова, настолько бесит, что у меня срывает тормоза:

— Если ты думаешь, что испугал меня службой опеки, то глубоко ошибаешься, — в порыве ярости не замечаю, как перехожу на «ты», — они пришли, все у меня посмотрели и остались довольны!

— Это была просто легкая демонстрация силы.

— Иди ты знаешь куда со своей демонстрацией.

— Забываешься.

— Я больше здесь не работаю. Мне плевать.

— А мне нет, — подается вперед, облокачивается на стол и нагло ловит прядь моих волос, выбившуюся из хвоста. Пропускает ее между пальцев, любуясь. Я отшатываюсь от него, выдергивая свои кудри из его лап. Внутри все сжимается от какого-то иррационального страха. Седов откидываясь на спинку кресла: — У меня большие планы на тебя, Женечка.

— Тебе заняться больше нечем, да? Вон в приемной сидит девица — ноги от ушей, грудь, как барабан.

— Я не люблю пластик. И к тому же она согласна на все. Это скучно. А ты брыкаешься.

Он больной? Маньяк озабоченный!

— Ты понимаешь, что я могу написать заявление?

— А ты понимаешь, что пара звонков, и ты потеряешь дочь?

Меня будто мешком по голове огрели. Это шутка, да?

Смотрю в пустые равнодушные глаза и понимаю, что ни черта это не шутка. Он запросто сделает эти самые звонки.

— Ты не сможешь забрать мою дочь! — у меня трясутся руки, — я тебе ее не отдам.

— Пф-ф-ф, кто-то насмотрелся сериалов? Кому на фиг она нужна? Кроме тебя самой? Да никому. Даже папаше родному, — он бьет по больному, — если он вообще в курсе ее существования. А с тобой мне интересно играть, смотреть, как ты скачешь, как пытаешь убежать. Только результат все равно будет один, — кивает на стол. — Выбор за тобой. Можешь согласиться добровольно, а можем и по-плохому. Ты только представь, как она сидит в кабинете у инспектора или в приюте. Такая маленькая, несчастная, и ждет, когда же мамочка ее спасет.

— Пошел ты! — ринулась к двери и так резко ее распахнула, что чуть не убила сисястую помощницу, несущую кофе любимому боссу. — С дороги!

— Женечка, — доносится мне вслед, — не забудьте, ваше заявление я так и не принял. Отдохните пару дней, наберитесь сил и вперед. На работу.

Скотина. В каждом слове двойной подтекст.

Его длинноногая секретарша сначала удивленно хлопает глазами, а потом недовольно поджимает губы. В ярко подведенных глазах явственно читается ревность и немой вопрос «что в ней такого?»

Я тоже этого не понимаю. У нее сквозь белоснежную рубашку просматривается кружево белья, я уверена, что на ней чулки и стринги, врезающиеся между булок. Вот прямо бери и крути как хочешь. А у меня трусы в горошек зеленые и лифчик, у которого лямки вечно сползают с плеч. И какого черта он ко мне прицепился?

Я убегаю, не оборачиваясь. И только спускаясь вниз, понимаю, насколько ступила. Надо было взять диктофон и записать всю ту ересь, что он нес. И с записью в полицию. И заявление о преследовании, домогательстве и угрозах. Посмотрела бы тогда, как он запел.

— Вот дура, — шиплю, спускаясь по ступеням, — дура, дура, дура.

Я так занята самобичеванием, что не замечаю человека, идущего навстречу, и со всей дури на него налетаю:

— Простите…

— Женя?

У меня обрывается что-то внутри. Потому что это Денис.