Дама чужого сердца - Наталия Орбенина Страница 15

– Нет, не люблю, не интересуюсь, некогда, знаете ли, книжки почитывать. Делом занят, извините!

Крупенин вытащил из глубины экипажа забытую корзину и быстро двинулся в обратную сторону. Эмиль поскакал следом.

– Вот тебе раз! – завопил он издалека. – Вот я вам доложу презабавный факт! Ведь вы дозволите, Савва Нилович, что я вслух скажу вашу тайну?

Крупенин только хмыкнул.

– Так вот, господа, в наших рядах изменщик коварный, лазутчик, вражеский агент! Савва Нилович только что сам признался мне, что совершенно его не интересует творчество нашей божественной, несравненной Юлии! И как это только такое может быть, господа?

– Полно, Эмиль, кричать, – одернула братца Фаина, – господин Крупенин пошутил, и не серди его. А то в следующий раз он тебя не пригласит на прогулку с богатой закуской.

– Затыкают рот правде! – ернически всхлипнул Эмиль и принялся за кусок ветчины.

Юлия с интересом уставилась на Савву Ниловича, но тот отмолчался, что означало правоту сказанных Эмилю слов. Забавно!

– Стало быть, вы книг мало читаете, Савва Нилович, – Соломон Евсеевич с удовольствием вонзил крепкие зубы в бутерброд, который заботливо преподнесла ему Фаина. – Ну а газеты, журналы? Вам, деловому человеку, без этого никак нельзя.

– Справедливо заметили, сударь. Разумеется, читаю. Только теперь от многих газет оторопь берет, чего только там не увидишь. Да что газеты, – вдруг раззадорился Крупенин. – Куда ни кинь взор – всякая чепуха, глупость, пошлость, безнравственность, похоть, аморальность. Нет глубины, основательности, и не только, доложу я вам, в вашем, газетном деле. Повсюду, куда ни погляди, воруют, ломают, учиться не хотят. Все тяп-ляп, поскорей урвать и наутек! Вы уж мне поверьте, я знаю, о чем говорю! Разное вижу, много людей знаю! Все устои сметены, границы разрушены. Все забыто, подвергается переосмыслению и осмеянию. То в театре нагишом танцевать вздумали, то в синематографе узришь такое, что и девицам из дома терпимости станет неловко. Люди в Бога верить перестали, страх потеряли! Бомбисты по улицам бегают, полиция бессильна! Да что же мы хотим в стране, где кучка сумасшедших царя убила!

– О, да вы, батенька, я погляжу, совершеннейший консерватор! – заметил Иноземцев и принялся за второй бутерброд.

– Да-с, истинно так! – Крупенин тряхнул головой с аккуратной бородой. – И притом, заметьте, во всех вопросах.

– Разумеется, и в вопросах семейной морали тоже? – кинул наживку Иноземцев и стал ожидать ответа на коварный вопрос. Как выкрутится из неловкого положения этот самодовольный ретроград?

Эмиль Эмильевич даже зажмурился от предвкушения удовольствия. Как нужно тонко мыслить, чтобы ловко вывернуться из сложившегося положения. Вряд ли это получится у Крупенина. Он простой, честный и бесхитростный малый, но нет в нем гибкости ума и подвижности чувств.

– Соломон, оставь Савву Ниловича, – засмеялась Юлия. – Он поклонник «Домостроя», и наше семейство вызывает у него душевную боль, как крайне уродливое порождение современных растленных нравов. Но каждый ведь живет, как считает нужным, возможным для себя, так, Савва Нилович?

Крупенин бросил на молодую женщину благодарный взгляд за то, что она смогла перевести беседу чуть в иное русло, а то ведь пришлось бы и впрямь говорить как есть, что это не дом, а Содом и Гоморра! Вот только ты, милая Юлия, что тут делаешь, в этом логове разврата! Тебе не тут место! Прочь, прочь, в иные пенаты, туда, где будет царить подлинная, чистая и незапятнанная любовь!

– Вы разве не так думаете? – окликнула задумавшегося Крупенина девушка.

– Помимо себя и собственного представления о мироустройстве, есть ведь и общественные надобности и цели. Есть то, что для всех людей одинаково, или почти одинаково. Неизменные ценности и то, что недопустимо, осуждаемо всеми и во все времена. Подлость, измена, предательство, воровство, убийство. Разве не об этом толкует Библия? И разве человек может жить вне этих границ морали?

– Так-то оно так. Да только за время, истекшее после того, как эти, несомненно, правильные истины были высказаны, само понятие многих из них стало несколько иным. Ведь вы не будете спорить о том, что теперь порой трудно установить границы порока, подлости, приличия? – уже почти без насмешки продолжил Соломон Евсеевич.

Крупенин с его цельностью и прямолинейностью был ему интересен как отживающий тип, уходящая натура, которая все еще встречается на обочине цивилизованной жизни. Правда, будущее не за этими людьми, оно за теми, кто смотрит шире, мыслит гибче, раздвигает границы. Во всем! И себя Иноземцев причислял к последним.

Не без основания, заметит мой тонкий и ироничный читатель.

– Истина для нас сейчас в том, – заметил Савва Нилович, что через четверть часа нас застанет ливень! И зальет наши ученые головы холодным душем!

Тут вся компания подняла головы и убедилась в правоте последних слов. Огромная черная туча стремительно приближалась и грозилась разверзнуть хляби небесные. С криком, смехом и шумом похватали корзины, пледы, подушки, да и бросилась к экипажам.

Лошади бежали весело, но дождь все же застал гуляющих. Подняли верх экипажей и с наслаждением вдыхали чудный воздух, пропитанный влагой и всевозможными запахами. Юлия ехала с Крупениным, а Соломон – с Перфильевыми.

– Значит, как выяснилось, вы не любите моих романов? – и Юлия шутливо чуть хлестнула Крупенина травинкой по рукаву.

– Да, – он отворотился в сторону. Зачем она задала этот вопрос!

– Но почему?

– Потому что я люблю вас! – ответил он просто и буднично.

Юлия опустила голову и долго молчала.

– Вам не следовало бы этого мне говорить! – наконец произнесла она тихо и подавленно.

– Почему? – все тем же спокойным и будничным тоном спросил Крупенин.

– Потому что вы разрушили всю простоту и искренность. Теперь нам трудно будет дружить с вами.

– Я не хочу дружить с вами. – Савва Нилович по-прежнему старался выглядеть спокойным, сохранять самообладание, но это давалось ему с трудом. – Я не хочу дружить с вами. Я хочу жениться на вас. Любить вас как женщину, а не как писательницу!

– Нет, нет! – Она замахала руками и даже отодвинулась от него в угол экипажа. – Нет, это невозможно! Это совершенно невозможно!

Оставшийся путь был проделан в гробовом и неловком молчании. У дома Савва Нилович помог Юлии выйти и на несколько мгновений задержал ее руку в своей, но она только качнула головой. Он хотел сказать, но тут из-под земли вырос Эмиль Эмильевич. Перфильев только глянул и, как показалось Крупенину, тотчас же все понял. Ироничная усмешка утонула в глубине глаз Эмиля. Последовал обычный поток фраз, благодарностей и прочего, после чего он подхватил Юлию, и они скрылись в парадном.

Крупенин долго стоял молча, безжалостно мял лайковую белую перчатку и не сразу понял, что его давно поливает догнавшая их гроза.