Шантаж с оттенком страсти - Дэни Коллинз Страница 15

Учитывая, что у него никогда не было своего дома, тот дом, должно быть, был очень важен для него. Она испытала прилив жалости к нему и подошла ближе с выражением негодования на лице.

— Это ужасно! Правда! — воскликнула она и более мягко добавила: — Но это не значит, что все мы такие.

— То же самое было с приемными семьями, — сказал он, сделав последний глоток. — Все постоянно отнимают у тебя твое имущество. Даже социальные работники заставляли меня покидать дома без моего имущества. Я с тех пор стараюсь не обращать внимания на материальные блага, но для меня важно жить в комфорте. И меня по-прежнему приводит в ярость, если кто-то пытается отнять у меня то, что я заработал тяжелым трудом.

Вот почему он был так зол на Бенни. И смотрел на нее, так соблазнительно одетую, как на часть заговора против него.

Как она могла убедить его, что люди могут быть щедрыми и достойными доверия? Что желание и страсть — ее страсть к нему — были настоящими?

В этот момент раздался гудок.

— Машина уже здесь. — Он надел пиджак и открыл дверь.

Жизелла последовала за ним.

Кейн знал из досье, собранного на семью Жизеллы, что ее отец владеет одним из самых уважаемых рекламных агентств на Манхэттене. Он устроил в честь дня рождения жены роскошный прием, с фонтаном, из которого лилось шампанское «Дом Периньон».

Он встретил Жизеллу теплой улыбкой и пожал руку Кейну, когда она представила их друг другу.

— Я… м-м-м… я живу у Кейна, пока он в Нью-Йорке.

Ее отец нахмурился.

— Это звучит серьезно.

— Папа. — Жизелла остановила его улыбкой, которая была больше похожа на гримасу. — Мы пойдем поищем выпивку и предоставим тебе встречать других твоих гостей.

И она потянула Кейна в толпу, собравшуюся в центре зала.

— Ваша мама тоже сказала, что это серьезно, — напомнил Кейн, пока они пробирались к бару. — Мне что, стоит носить с собой револьвер?

— Нет. Это просто не важно.

Бармен спросил, что они будут пить. И пока они ждали у стойки, Кейн внимательно наблюдал за Жизеллой.

Она была молчалива, пока они ехали сюда, возможно перестраивая стратегию теперь, когда она была вооружена знанием, что он способен быть дураком.

Он сам не знал, что заставило его поделиться с ней интимными подробностями своей жизни. Пока она переодевалась, он размышлял о том, что она рассказывала ему о своей семье. Она казалась искренне зла на свою мать за то, что та держала ее в неведении, и смущена, что так долго верила их лживым рассказам.

Он пытался понять, каким образом она заставила его думать, что у них с ней много общего. У него не было семьи, а у нее была такая большая семья, что она могла видеть отца лишь в редких случаях. И все же она стояла от них особняком. Ее мать была занята своей карьерой, а отец построил новую семью с чужими детьми.

В глубине души они были одинаковы. Одиноки.

Он знал, как преодолеть это, когда она вошла в комнату, одетая в платье сирены. Он хотел сказать: «Пойдем со мной, и мы никогда больше не будем одинокими».

Он хотел не только сорвать с нее это платье и прижаться губами к ее коже, хотя это желание было нестерпимым. Но он хотел знать, что творится в ее голове. Он хотел знать, идет ли от сердца все то, что она говорила. И вообще, было ли у нее сердце?

«Но это не значит, что все мы такие».

Он не был человеком, боявшимся рисковать. Но он не шел на глупые риски. Учитывая предательство ее кузена, он не мог позволить себе доверять ей.

Но ему так этого хотелось.

И это делало ее самой опасной женщиной из всех, кого он встречал.

— Вы и вправду не любите вечеринки, — сказал Кейн, ведя ее за собой на танцевальную площадку. — Вы очень напряжены.

— Я чувствую себя так, словно все на меня смотрят. Мы добились того, чего вы так хотели?

Она продолжала думать, что, если будет честно выполнять условия их соглашения, он станет по-другому относиться к ней.

— Вы очень красивы. Конечно, вы привлекаете внимание.

Она взглянула на него и заметила, что он хмуро смотрит на какого-то мужчину, который уставился на ее зад.

Она прикусила губу. Собственнический инстинкт не был проявлением сексуального интереса.

Но сама она вела себя точно так же. Она использовала любой повод, чтобы показать, что он принадлежит ей. Она клала руку ему на плечо или стряхивала с его пиджака невидимую пылинку.

Он был до нелепости красив. Он был выше всех присутствовавших мужчин, его костюм был более безупречным, чем у всех остальных, и он вел себя свободнее, чем окружавшие их люди, что делало его еще более сексуально привлекательным.

Он был откормленным волком среди стаи породистых собак, очень опасным и способным подчинить их себе, просто пройдя мимо них.

И он соблазнял ее одним лишь своим присутствием.

— Что касается нашей кампании, это хороший старт, — сказал он, напоминая ей, что это не свидание.

Она видела, как менялось выражение лиц у людей, когда она представляла его. Люди пытались вспомнить, где слышали его имя, и мысленно связывали его с репутацией «Барси на Пятой».

— Будет более эффективным, если мы дадим им повод для сплетен. — Он взялся рукой за ее подбородок и поднял ее лицо.

Она чуть не подвернула ногу и вцепилась в его плечо, чтобы не упасть.

— Если вы хотите поцеловать меня, достаточно спросить.

— Я заворожен вашим пылким нравом. Я чувствую себя ребенком, играющим со спичками. И хочу поцеловать вас. Я до смерти хочу узнать, сохранилась ли еще та страсть, с которой вы целовали меня в первый раз. Хочу знать, реальна ли она.

Она обняла его рукой за шею и притянула к себе.

И забыла обо всем на свете.

Как и он, она хотела знать. И теперь она это знала. Они были так же охвачены страстью, как и в первый раз. Даже больше. На этот раз она лучше знала его. И она почти две недели размышляла, действительно ли это было так чудесно. И теперь она в этом убедилась.

Его губы были жадными и ненасытными. Его руки, обнимавшие ее, прижали ее к нему. В ее глазах вспыхивали огоньки.

Она купалась в этом чувственном ощущении. Оно говорило о страсти и желании, которые нельзя было потушить.

Он поднял голову, и она медленно стала возвращаться к реальности. Ее губы горели, и она с трудом переводила дыхание.

— О боже, — выдохнула она, — мой отец, вероятно, видел нас.

— Это был просто поцелуй, — пробормотал он, держа ее в объятиях.

Ей было больно это слышать. Для нее это было гораздо больше, чем просто поцелуй, но, когда она открыла глаза, обнаружила, что они каким-то образом переместились в угол зала, где их поведение казалось менее скандальным. Его широкие плечи закрывали ее от любопытных взглядов, давая ей шанс прийти в себя.