Воспоминания - Даниэла Стил Страница 15

– Итак, Сирина?

– Чем ты меня пугаешь, старая колдунья?

Они пререкались так уже около двух недель, говоря друг сдругом яростным шепотом на итальянском. Однако эта пикировка была приятнымперерывом. Этим утром Сирина работала не покладая рук с шести утра и почти досамого полудня.

– Если не будешь вести себя подобающим образом, я тебяразоблачу!

Сирина с удивлением посмотрела на старушку.

– Как? Украдешь всю мою одежду?

– Как тебе не стыдно! Нет, расскажу майору, кто ты насамом деле!

– А, ты опять за старое. Марчелла, дорогая моя, сказатьтебе по правде, не думаю, чтобы это хоть как-то их волновало. Ванны должны бытьвычищены, и совершенно не важно, кто это сделает – принцесса или простаяслужанка. А судя по тому, как упорно майор работает за столом каждый вечер, недумаю, что он будет шокирован этим известием.

– Ошибаешься!

Марчелла с угрозой посмотрела на девушку, и Сирина покачалаголовой.

– Что это означает?

Переехав во дворец, майор проникся теплыми чувствами кМарчелле, и Сирина заметила, как они часто беседовали. За несколько вечеров доэтого разговора она даже видела, как Марчелла штопала ему носки. Однако самапосле их первой встречи старалась держаться от него подальше. Майор казалсячересчур догадливым, чтобы Сирине захотелось вертеться вокруг него. Но в то жевремя она несколько раз видела, как он наблюдал за ней, при этом в глазах унего светилось множество вопросов. Слава Богу, что ее бумаги в полном порядке,на случай если он вздумает их проверить.

– Ты опять болтала с майором?

– Он очень хороший человек, – заявила Марчелла,взглянув с укором на юную принцессу, продолжавшую стоять на коленях на полу вванной комнате Чарльза Крокмена.

– И что из этого? Он же не наш друг, Марчелла. Онсолдат. Работает здесь так же, как и мы. И его совершенно не касается, кем ябыла.

– Он считает, что ты очень хорошо говоришьпо-английски, – проговорила Марчелла.

– Ну и что?

– Может быть, он поможет тебе найти работу получше.

– Не нужна мне работа получше. Мне нравится эта.

– Ах… неужто? – В глазах Марчеллы заблестелислезы. – А мне помнится, как на прошлой неделе ты плакала из-за трещин наладонях. И не ты ли не могла спать по ночам, потому что у тебя сильно болеласпина? А как твои колени от постоянного скобления пола, а твое…

– Хорошо… хорошо! Хватит! – Сирина вздохнула ивновь склонилась к тазу с мыльной водой. – Неужели тебе не понятно, Челла?Это же мой дом… наш дом, – быстро поправилась она.

Глаза старой служанки предательски заблестели, и она нежнопохлопала Сирину по щеке.

– Ты заслуживаешь гораздо большего, дитя мое…

У Марчеллы разрывалось сердце, когда она думала о том, каксудьба несправедлива к этой девочке. Не успев вытереть слезы, она неожиданноувидела Чарли Крокмена.

– Извините, – пробормотал он и поспешил исчезнуть.

– Не за что, – крикнула ему вдогонку Сирина.

Ей нравился этот человек, но она редко разговаривала с нимпо-английски. Ей нечего было ему сказать, как, впрочем, и остальным военным,обосновавшимся во дворце. Для нее все перестало иметь какое-либо значение. Все,за исключением того, что она должна жить здесь, во дворце. Сирина цеплялась завоспоминания, ей казалось, что она у себя дома. И единственное, что занималовсе ее мысли, когда она переходила из одной комнаты в другую, так это уборка,мытье, натирание полов воском, стирание пыли, а по утрам, застилая постельмайора, она представляла, будто убирает постель своей матери. Единственное, чтоотгоняло мечту, – это то, что в комнате стоял крепкий запах лосьона,табака, специй, а не роз и лилий, собранных в долине, как было десять летназад.

Закончив чистить ванну Чарли Крокмена, Сирина взяла ломотьхлеба, кусок сыра, апельсин и нож и не торопясь отправилась в сад. Присев натраву и опершись спиной на любимое дерево, она стала смотреть на холмы.

В это же время по саду прогуливался майор. Увидев Сирину, ондолгое время наблюдал, как девушка аккуратно очищала апельсин, а затем лежалана траве, глядя на листву дерева. Какая-то таинственная аура окружала работящуюплемянницу Марчеллы. Он очень сомневался в их родстве, но бумаги ее были вполном порядке, и работала она весьма упорно. Какая в таком случае разница, ктоона? Однако странность в том и заключалась, что для него это было очень важно.После неожиданной встречи в темном кабинете он часто думал о ней, стоя у окна иглядя на эту иву.

Не выдержав, майор приблизился к месту, где отдыхаладевушка, и осторожно присел рядом, глядя ей в лицо. Увидев Фуллертона, Сиринасела, расправила на коленях фартук, прикрыв ноги в толстых чулках, и толькопотом посмотрела на него.

– Вы всегда удивляете меня, майор.

Вновь он отметил, что она говорила по-английски лучшеобычного, и внезапно поймал себя на мысли, что готов признаться ей, что онасама все время удивляет его. Но вместо этого он только улыбнулся. Легкийсентябрьский ветерок взъерошил его светлые волосы.

– Ты любишь это дерево, не так ли, Сирина?

Девушка кивнула, глядя на него с детской улыбкой, ипротянула апельсин. Для нее это был огромный шаг. В конце концов, он тоже былсолдатом. А до сих пор она ненавидела всех солдат. Но в нем было нечто такое,что вызывало доверие, побуждало верить ему. Может быть, сказывалось, что он былдругом Марчеллы?.. Взяв половину апельсина, Фуллертон ласково посмотрел наСирину и молча принялся отламывать дольки.

– Когда я была маленькой девочкой, под моим окном рослотакое же дерево… Иногда я разговаривала с ним по ночам.

Сирина внезапно покраснела, чувствуя себя ужасно глупо, номайор лишь удивился, а глаза его отметили гладкость ее кожи, изящные линии ног,вытянутых на траве.

– Ты разговаривала и с этим?

– Иногда, – призналась она.

– Этим ты и занималась тогда, в моем кабинете?..

Девушка медленно покачала головой, вдруг сделавшисьгрустной.

– Нет, мне просто хотелось увидеть его. Мое окно… Окномоей комнаты располагалось так же, как и то.

– А сама комната? – тихо спросил он. – Гдеона?

– Здесь, в Риме.

– Ты бываешь там? – Он сам не понимал почему, ноему хотелось узнать о ней как можно больше.

В ответ девушка лишь пожала плечами.

– Теперь в моем доме живут другие.

– А твои родители, Сирина? Где они?

Задавать людям такой вопрос после войны было опасно, и онотлично понимал это. Медленно, со странным выражением глаз она повернулась.