Ожерелье от Булгари - Фэй Уэлдон Страница 15

Бабье лето закончилось, и ночи стали прохладными. В мастерской холодно, и я надела шерстяное белье.

Портрет леди Джулиет, чтобы не повредить случайно, стоит лицом к стене вместе с другими полотнами, в большинстве своем пейзажами. Нарисованная леди Джулиет терпеливо ждет, когда на стенке появится свободное местечко. Уолтер говорит, что она обретет свое место только тогда, когда он продаст следующую картину. Он утверждает, что это своего рода фаворитизм — снимать со стенки уже висящую там картину, чтобы освободить место для леди Джулиет. Всему свое время. У Уолтера очень близкие отношения с его творениями. Будь я другой, более молодой и менее терпеливой, вполне могла бы приревновать его, настолько он нежен с ними. Я подумывала, не увезти ли мне портрет к себе в квартиру и повесить его там но, в конце концов, мы с Уолтером сошлись на том, что нам обоим нравится леди Джулиет, и мы не хотим, чтобы она висела одна в заброшенном жилище. Мне иногда приходится ездить туда, чтобы переодеться и помыться с большим комфортом, чем в мастерской Уолтера, ответить на письма адвокатов и все такое. Но я всегда с огромным удовольствием покидаю эту квартиру. И у меня складывается впечатление, что с каждым разом я поднимаюсь на пятый этаж, в мастерскую, все быстрее и быстрее. У меня словно выросли крылья.

Уолтер полагает, что продаст следующую картину буквально через пару недель и леди Джулиет переселится на стену. Он продает свои работы меньше чем за тысячу фунтов. Он совладелец галереи в Блумсбери, расположенной буквально в пяти шагах от моей квартиры в Тавингтон-Корте, неподалеку от Британского музея, — совпадение. Совпадение! Видите, как Господь все устроил — специально для нас!

Когда приходит любовь, все чувства обостряются, глаза начинают сиять ярче — даже мои бедные усталые глазки на шестом десятке лет — и все на свете начинает удаваться. Я сыграла в лотерею и выиграла девяносто два фунта. Полагаю, мы влюблены. В общественном бассейне куда больше всяких событий и куда меньше, хлорки, чем было в моем собственном.

Теперь, когда Дорис Дюбуа увеличила вдвое размер бассейна в Мэнор-Хаус, как сообщил мне Росс, шофер Барли, там стало еще более одиноко. Вот и хорошо. Но в последнее время я практически не вспоминаю о Дорис Дюбуа, а о Барли и того меньше. Похоже, ненависть ненамного сильнее любви, а может, я просто никогда не любила Барли. И он был всего лишь привычкой.

Я люблю Уолтера Уэллса. Росс утверждает, что единственный способ излечиться от одного мужчины — это другой мужчина. Я случайно повстречала Росса в бассейне, где Уолтер нырял, а я плескалась. Росс всегда был моим союзником: уж он-то отлично знал, каким может быть Барли. Росс плавает, чтобы сбросить вес, а затем прямиком из бассейна отправляется в «Кентукки фрай», где съедает тройной чизбургер с картошкой, майонезом и луком. Он полагает, что от майонеза не так толстеют, как от масла. Росс верит в то, во что хочет верить. А кто поступает иначе? Росс — здоровенный, сильный седовласый мужчина с тяжелой челюстью и крупными зубами. В свое время он работал охранником, научился быстро уходить от опасности. Недвижимость не самый безопасный вид бизнеса, особенно теперь, когда московская мафия двинулась на Запад. С Уолтером не приходится об этом беспокоиться. И я езжу на автобусе.

У Уолтера Уинстона Уэллса проблемы с оплатой счетов: за телефон, жилье, поставщику — цена на некоторые краски просто шокирующая! — и я оплачиваю их все. Господи, ну почему талантливый человек должен быть так обременен мирскими заботами? Он продает свои картины по цене от пятисот до девятисот фунтов — кроме портрета леди Джулиет, проданного за двадцать тысяч (скорее всего это и есть истинная цена), из которых, конечно, не получил ни пенни. Все ушло страдающим детям, если только Рэндомы их не прикарманили, но это вряд ли. Галерея «Блумсдейл» забирает шестьдесят процентов, а он должен отдавать им все свои работы, потому что они когда-то заплатили четыреста фунтов по его счетам, и он подписал этот мерзкий договор. Но кое-какие работы он, разумеется, оставляет себе и продает на сторону. А иначе на что бы он жил? «Блумсдейл» — галерея маленькая и немодная, а Ларри и Томми, которые ею управляют, — гнусные маленькие хорьки, разговаривающие в нос и устанавливающие НДС на продавшую цену включая комиссионные, так что Уолтеру приходится платить больше, чем положено при его долевом участии. Во всяком случае, мне кажется, что все обстоит именно так. Хотя я не очень-то в этом разбираюсь.

В то утро я снова пошла в бассейн, и вода расступилась передо мной, как воды Мертвого моря, и я с легкостью проплыла три длины. Уолтер проплыл милю вместо обычных пяти длин бассейна и потратил на это несколько больше времени, чем обычно. Но ведь мы не спали ночь напролет. По-моему, это случилось пять раз, и без презервативов, поскольку мне, естественно, не нужно тревожиться из-за возможности забеременеть. Мое самое большое сожаление, что я не могу подарить ему ребенка. Но не думаю, что его это волнует. Когда я присела на деревянную лавку, чтобы высушить ноги, мне показалось, что кожа на ступнях уже не испещрена пурпурными пятнами лопнувших сосудов, а стала белой и гладкой. Немножко синеватая и сморщенная от холодной воды — подогрев снова сломался, а о нагнетателе волн и мечтать не стоит, — но и только. Просто удивительно, что счастье делает с человеком. Я ускоряюсь, Уолтер — замедляется, словно наши тела пытаются уравнять нас в возрасте. Он пишет мой портрет. Это очень мило.