Обещание нежности - Олег Рой Страница 14

Когда гости наконец разошлись, Наташа медленно вынула из прически шпильки (сегодня утром она в первый раз за целую неделю, прошедшую со дня родов, по-человечески причесалась), приняла душ и, прежде чем лечь, подошла к ребенку. Сын, кажется, дремал; во всяком случае, носик его мерно посапывал в напряженной тишине комнаты. Наташа с облегчением вздохнула и прилегла рядом с мужем, обвила его рукой, прильнула к его плечу…

Но Максим раздраженно отодвинулся от жены в сторону. Она решила было, что муж уже засыпает, и она помешала ему, однако тот вдруг проговорил совершенно не сонным, зато свистящим и каким-то возбужденным шепотом:

— Абсолютно не похож на меня.

Наташа так устала за этот длинный день, что даже поначалу не отреагировала на эту фразу, которая в обычное время, конечно, испугала бы. Но Максим не унимался:

— Ты знаешь, я совсем не таким представлял себе сына. Он какой-то странный: не спит и не плачет, а только зыркает по сторонам своими глазищами. Вдобавок они у него голубые… В кого? Ни у тебя, ни у меня нет таких глаз.

— У всех младенцев глаза голубые.

— Но не такого цвета, — безапелляционно заявил муж. — Этот парень вообще не похож на детей, которых я видел.

— А ты много их видел? — откликнулась она.

— Достаточно для того, чтобы определить, что ребенок странный. Эй, Наташа… да ты спишь, что ли?

Но она не стала отвечать мужу, хотя от его слов ее сон как рукой сняло. Пусть думает, что она спит. А ей надо побыть наедине с собой. Надо поразмыслить о том, что будет дальше. За ночь Андрейка ни разу не подал голоса и утром встретил родителей улыбкой и опять совершенно осмысленным, теплым и радостным взглядом.

— Ну и детеныш, — не преминул отметить Максим, уставясь в колыбель недобрым взором. — Нет бы орал, как все дети, так он молчит и улыбается.

— Ты недоволен тем, что мог спокойно спать всю ночь? — уже едва сдерживая себя, холодно спросила его жена. — Тебе больше понравилось бы вставать к нему по три раза за ночь, подносить бутылочку с водой и менять пеленки?

— Ну, этим, положим, пришлось бы заниматься не мне, а тебе, — парировал Максим. — Но я, во всяком случае, тогда был бы спокоен за здоровье и разум этого дитятки.

Он долго еще бормотал себе под нос что-то язвительное, собираясь на работу, но Наташа уже не слышала его: заткнув уши пальцами, она сидела на кухне (благо время было раннее и соседки, божьи одуванчики, еще не вылезали из своих комнат) и, уставясь взглядом на какое-то пятнышко, оставшееся на столовой клеенке с вечера, тупо повторяла про себя: «Все нормально. Молодые отцы редко сразу привыкают к детям. Ему просто не понравился Андрейка. Он привыкнет, и все у нас будет хорошо».

Днем к ней без звонка ввалилась целая компания коллег из ее химической лаборатории, всегда тепло относившихся к дочке профессора Нестерова, и Наташе пришлось лукавить, отвечая на участливые расспросы: да, очень устала… конечно, много плачет, ведь он такой маленький… нет, молока хватает, но вы ведь понимаете: ребенок есть ребенок. Платонов, пришедший вместе со всеми и принесший традиционный букет гвоздик (никаких других цветов в зимнее время в Москве тех лет отроду не водилось), вопросов не задавал, больше молчал, но долго стоял у кроватки, внимательно рассматривая Андрейку. И потому Наташа совсем не удивилась, когда он, призвав всех иметь совесть и дать молодой матери отдохнуть, настойчиво выпроводил коллег за дверь, а сам вернулся и прямо с порога, даже не проходя в комнату, спросил:

— Что не так, Наталья?

Слава богу, она успела подготовиться к этому вопросу.

— А что не так? — Ее глаза были в меру удивленными, и она от души надеялась, что выглядит искренней.

— Только не ври мне, — строго сказал Платонов. — Я же вижу. Он мой?

— Да бог с вами, Валерий Павлович. Откуда вдруг такие страсти? С чего это вам в голову пришло?

Начальник лаборатории смущенно кашлянул.

— Ну, теоретическая-то возможность была. Смотри, Наташа, больше я тебя об этом никогда не спрошу. Хочешь мне что-нибудь сказать, говори сейчас.

И она, неожиданно для себя, вдруг пожаловалась Платонову на то, о чем даже и не подумала сообщить мужу:

— Врачи говорят, ребенок хороший, здоровенький, только… немножко странный. Рефлексы, говорят, какие-то не те. Спит мало, плакать совсем не плачет, глаза осмысленные.

— Они это как-нибудь объясняют? — деловито принялся расспрашивать Платонов.

Она помолчала, не зная, как сформулировать ответ и как перемешать правду с ложью, так чтобы он никогда больше не задавал ей вопросов. А потом пожала плечами и как можно равнодушнее произнесла:

— Атомный век. Плохая экология, плохая вода, ненатуральное питание. Говорят, одна химия кругом.

Валерий Павлович вскинул на нее мгновенно насторожившиеся глаза и каким-то севшим, словно надтреснувшим голосом произнес:

— Химия, говоришь… Вот как.

А Наташа, вдруг разволновавшись не на шутку, махнула рукой и капризно произнесла:

— Ладно вам все о грустном. Я и так места себе не нахожу, устала, беспокоюсь о маленьком… Давайте лучше о чем-нибудь радостном поговорим.

— Давай, — с готовностью согласился Платонов. — Когда думаешь на работу выходить, молодая мамаша? Весь положенный государством срок отгуляешь или ты все же не совсем потеряна для науки, соскучишься по нашим пробирочкам, вернешься быстрее?

Наташа, не поверив, что ей так легко удалось сбить его с толку, изумленно заглянула в ореховые глаза начальника и увидела в них подтверждение тому, о чем он только что сказал ей сам: он действительно больше никогда не станет допытываться от нее правды. Лишние осложнения не нужны были Платонову; он был готов помогать молодой женщине, если мальчик и в самом деле вдруг оказался бы его сыном и если она попросила бы у него этой помощи прямо сейчас. Он дал ей шанс как человек, отвечающий за последствия своей случайной связи. Но сам он никогда не вернется к этому разговору. И судьба малыша ему вовсе не интересна.

Наташе невольно стало грустно, но она тут же одернула себя: сама так решила, сама хотела сохранить эту тайну. В конце концов, они с Платоновым всегда превосходно понимали друг друга. И, снова посмотрев ему в глаза, молодая женщина спокойно принялась обсуждать с ним проблему своей будущей карьеры. Эти два человека знали, о чем умалчивает каждый из них, и, без слов поняв друг друга, согласились молчать и впредь.

Максим пришел вечером хмурый и недовольный, буднично чмокнул жену в щеку и ничего не спросил про Андрейку. К колыбели, впрочем, подошел и, получив от ребенка очередную порцию заинтересованных взглядов, пробормотал под нос что-то вроде: «Нет, каков малец, а?…» Наташа не стала уточнять, что именно он имеет в виду, а муж, наскоро поужинав, коротко и сухо сообщил ей, что на следующей неделе уезжает в экспедицию.

— Мать тут поможет тебе без меня? — спросил он небрежно, ничуть не сомневаясь в ответе. Он редко вспоминал об Алле Михайловне, отношения с которой у него так и не сложились, однако на помощь тещи привык рассчитывать при каждом удобном случае.