Последняя жена Генриха VIII. В объятиях Синей бороды - Наталья Павлищева Страница 14

И то, и другое жестоко, но сердце Катарины оказалось навсегда отдано Томасу Сеймуру, а потому закрыто для всех заинтересованных, лукавых, призывных или откровенно страстных взглядов других мужчин.

Катарина очень устала, но все равно страстно желала, чтобы это представление тянулось вечно — год, два, несколько лет! Все потому, что после него только пир и… о том, что будет потом, она старалась не думать.

Но всему приходит конец, и хорошему, и плохому, только хорошему почему-то много быстрее. Закончилось представление, последним даром короля своей супруге было назначение шталмейстером сэра Эдварда Сеймура, брата Томаса, весьма похожего на него внешне. Это жестоко, потому что теперь по должности Эдвард Сеймур должен постоянно находиться рядом с королевой, если только она не в покоях Его Величества, сопровождать Ее Величество на прогулках, особенно верховых, на охоте, если она решится…

Король сам больше не ездил верхом и тем более не охотился, таким образом Генрих устраивал настоящую пытку для Катарины.

Но вот закончился и пир, они остались одни в спальне.

Генрих сел, вытянув больную ногу и с трудом переводя дыхание:

— Уф… как я устал!

У двери топтался слуга, зная, что королю нужна перевязка на ночь. Генрих посмотрел на него, потом на Катарину, замершую в нерешительности, и вдруг махнул рукой:

— Иди, меня перевяжет моя жена! Сумеешь?

— Попробую.

Генрих внимательно наблюдал, как она разматывала полоски ткани, наложенные на гниющие раны еще утром. На них скопилось довольно много гноя, все страшно смердело, к тому же слиплось… Но стоило Катарине заняться перевязкой, как она просто забыла о том, кто перед ней, видела только человека, которому нужна ее помощь, видела раны, которые требовали обработки, больную ногу, прикасаться к которой нужно очень осторожно.

Пока она разбинтовывала, потом обрабатывала рану, снова бинтовала, все это ласково, осторожно, бережно, Генрих молчал, а за дверью, прижавшись к ней ушами, стояли два врача, готовые прибежать по первому зову, потому что король никогда не отличался особенным терпением и легко выходил из себя при неловких движениях, приносивших ему дополнительные страдания.

Но в спальне было тихо, вернее, слышно, как лилась в таз вода, как королева откупоривала склянки, отставляла таз, тихо уговаривала. Но самое поразительное — молчал король! Он ни разу за все время не вскрикнул, не выругался и не стукнул своей палкой об пол в раздражении.

Наконец перевязка была закончена, больная нога Его Величества покоилась на подушке в новом коконе из свежих бинтов, а он сам просто млел. Никогда еще его ноги не касались столь ласковые и легкие пальчики, никогда трудный процесс смены бинтов не проходил так легко и быстро.

— Кейт, ты волшебница!

Вдруг его глаза пытливо глянули в ее лицо:

— Неужели тебе не противен вид гниющих ран, запах, необходимость касаться больного тела руками?

Она вскинула глаза и твердо посмотрела в лицо мужу, он должен знать, что она действительно забывает о вони или гное, а видит только возможность помочь:

— Ваше Величество, я хорошая сиделка и не замечаю подобных вещей.

— Потому что я король? Или потому что твой муж?

— Потому что вы человек, которому нужна помощь из-за болезни. Я знаю, вы очень сильны и плотью и тем более духом, но у всех бывают раны или недуги, которые нужно помочь одолеть. Я всегда буду помогать Вашему Величеству по мере своих сил и умения.

Генрих зааплодировал, отбросив свою палку, а потом крикнул врачам, чтобы вошли.

— Вот как умеет бинтовать моя жена! Вам такого не достичь! Отныне это ее забота. Мне гораздо легче от одного прикосновения ее нежных ручек. Но я очень устал, пора в постель.

Предстояло самое страшное — лечь в постель и действительно стать женой короля.

Вот этого она боялась больше всего, помня, насколько требователен к своим женам Генрих и как он капризен. Как угодить такому мужу? Тем более, никакого опыта любовных утех у нее не было. С первым мужем она вообще осталась девственницей, потому что больной старый лорд был не в состоянии обнять свою юную супругу, годившуюся во внучки и ставшую сиделкой.

Во втором браке она женщиной стала, но не больше, поскольку куда чаще сидела рядом с постелью супруга, чем лежала в ней.

Катарина попыталась осторожно расспросить сестру, вышедшую замуж по любви, но когда Энн принялась учить ее мелким женским хитростям, вдруг махнула рукой:

— Не стоит! Я буду такой, какая есть! Не понравлюсь, значит, не понравлюсь!

В голосе прозвучало: «Тем скорее конец!» Это совсем не понравилось сестре, но Энн тоже решила, что лучше не изображать из себя опытную женщину или всезнайку, а признаться в том, что ничего не умеешь. Если мужу придется это по душе, то он всему научит сам, а если не понравится, то быстро поймет обман, и будет только хуже.

— Я устал, сегодня слишком устал. Все завтра! — объявил Генрих, устраиваясь в постели. — Иди ко мне, — он похлопал рукой по ложу рядом с собой, чтобы она легла тоже.

Катарина скользнула под одеяло и, повинуясь его руке, прижалась к огромному телу мужа. Генрих чуть покрутился, устраиваясь удобней, прижал ее к себе плотней и… захрапел! Королева замерла, прислушиваясь, и вдруг осознала: он храпит слишком старательно и ровно. Генрих явно не спал, проверяя ее.

Катарина не стала размышлять над тем, как себя вести, она тоже очень устала, просто устроилась поудобней и тоже притихла. Но заснуть не удалось. Внутри огромной туши, на которую она положила голову, что-то бурчало, булькало, переваливалось, вздыхало, показалось, что даже аукается.

Не выдержав, она тихонько хихикнула. Генрих тут же выдал себя:

— Что?

Она ласково погладила большой живот короля:

— Там что-то аукает…

Теперь уже смеялись вдвоем, король не обиделся, от хохота его туша колыхалась, грозя сбросить голову жены.

Генрих был доволен, Катарина не настаивала на выполнении супружеского долга. Не рядилась скромницей, но и не пыталась его соблазнить, она была ласковой и бережной с его ранами, брала ровно столько, сколько он давал, не требуя большего.

Кажется, в шестой раз ему наконец повезло с женой.

Засыпая, он чуть оттолкнул ее от себя, чтобы иметь возможность повернуться на бок, и пробормотал:

— У нас с тобой будут сыновья…

Отпущенная на волю из-под его руки Катарина еще долго лежала без сна, несмотря на страшную усталость, и размышляла.

Пока все шло хорошо. Она понимала, что собственно жизнь с королем впереди, что отсутствие капризов сегодня вовсе не означает, что так же будет завтра, что неизвестно, как повернет, когда он захочет большей близости, потому что зачать детей с этакой горой мяса физически трудно, если не невозможно.