Отражение звезды - Марина Преображенская Страница 14

Леночка послушно отступила в тень и снова невольно посмотрела в небо. Белая черточка от летящего в выси самолета возникла из ничего, и женщина радостно подняла руку, но ничего не сказала, так и замерев с поднятой вверх ладонью.

Какие-то новые звуки наполнили пространство. Шаги? Леночка зачарованно смотрела на белую черточку, не в силах отвести от нее глаз.

— Простите, не берите в голову. Она вам могла наговорить… Она не в себе, — мягкая рука легла ей на плечо. — Наверное, снова о птицах? Неловко… Пойдем, мам…

Шаги растаяли, а взгляд Леночки все еще был прикован к небу, и она продолжала стоять над холмом, в котором приютилась чужая, оборванная жизнь.

Серебристая звездочка самолета исчезла за горизонтом. Леночка пришла в себя, огляделась по сторонам. На изгибе дорожки, за рядом мраморных плит, виднелась старушка — божий одуванчик, чуть правее от нее в земле копошился сгорбленный старичок. За оградой кладбища звенел трамвай, грохоча по рельсам. Откуда-то слева донеслась музыка. Леночка удивленно пожала плечами и, чувствуя, как странное оцепенение покидает ее, облегченно вздохнула и направилась к могиле Аганина, повторяя про себя чужие слова: «Не берите в голову… Наверное, снова о птицах?»

— Здравствуй, — Леночка склонилась над знакомым черным в слюдяную крапинку бордюром. Поставила в узкие вазочки подсвечников тонкие восковые карандашики свечей, убрала прошлогодние листья, небрежно раскиданные ветром, и легонько, одними подушечками пальцев, прикоснулась к поблекшей фотографии, с которой на нее смотрело родное улыбчивое лицо.

На мгновение ей показалось, что губы Аганина раздвинулись в приветливой улыбке, но глаза стали грустнее и смотрели на нее с молчаливым укором.

— Я не могла прийти раньше… Ты ведь знаешь… Вот цветы. Смотри-ка, тебе всегда нравились астры. Я выбрала самые лучшие. Поверь, у меня не было времени… Не веришь?.. И правильно. — Леночка опустилась на сбитую из двух досок и пары бревен, низко всаженных в землю, скамейку. — Все — суета… — Она улыбнулась, как будто бы увидела перед собой живое лицо Аганина. — Все — суета… А помнишь… — Она вдруг оживилась. — Помнишь, как ты принес домой кипу книжек? И мы читали с тобой их до самой ночи. А потом, когда я уже лежала на топчане, укутавшись в старую телогрейку, ты рассказывал мне про маленького рыжего мальчика. Про то, как он крутился под фонарным столбом, на котором меняли плафоны. А электрик его гнал, гнал… — Леночка распушила головки астр и снова улыбнулась. — А потом ему надоело гнать, он спустился вниз, поманил мальчика пальцем и таинственным шепотом спросил, читал ли он утренние газеты. В шесть-то лет! «Конечно», — ответил мальчик не моргнув глазом, хотя и букв еще толком не знал. «А что?» — спросил мальчик. «Да так. Я просто подумал, — сказал он, — что, может быть, ты не знаешь про то, что рыженьких с пяти до восьми вечера отлавливать будут. Указ такой вышел. Но раз ты читал… — протянул он разочарованно, — значит, я ничего нового сообщить тебе не сумел. Просто ты смелый и не боишься больших железных клеток». А когда я узнала, что мальчиком этим был ты, и что ты поверил и потом сидел дома почти двое суток, боясь выйти на улицу… — Леночка рассмеялась.

Она вдруг поймала на себе чей-то удивленный внимательный взгляд и, прикрыв ладошкой рот, перестала смеяться. Действительно, это могло выглядеть странно. Сидит человек у могилы, шевелит губами, жестикулирует и вдобавок ко всему смеется.

Сделав строгое лицо, она отвела взгляд от проходящей мимо нее пожилой четы, оперлась локтями на округлости коленок и снова посмотрела на фотографию.

— Я выхожу замуж… — прошептала она с такой страшной интонацией в голосе, как будто болталась на веревке над страшной пропастью и просила у Аганина помощи. — Я не люблю его… — отчаяние сдавило ей горло. — Я люблю другого! Но что делать мне? Что мне делать? Ответь, пожалуйста! Мне не к кому больше идти за советом, но и прятаться в доме, как тот рыженький мальчик, я не могу. Я нигде не могу спрятаться! Будто меня уже отловили и посадили в большую железную клетку.

Тихо загудели и разом грянули колокольные аккорды. Леночка наклонилась к свечкам, чиркнула спичкой и зажгла тонкие фитильки.

— Если сможешь, помоги мне… — Она поднялась. Не верилось ей, что кто-нибудь сможет помочь, но так хотелось верить даже в невозможное. Она отряхнулась, постояла секунду-другую, прикрыв глаза, и решительным шагом направилась к могиле матери.

У этой могилы она не собиралась задерживаться долго. Может, по молодости лет, может, потому, что вся ее жизнь с мамой была хоть и самым счастливым и безоблачным периодом, но ничем особо не запомнившимся, о маме она думала редко. Иногда она этого стыдилась, как сейчас, — хотелось хлестать себя по щекам, кричать, выть от того, что на каком-то отрезке ее памяти была необъяснимая пустота и приходилось насильно выдирать из нее самые острые впечатления. Но оказывалось, что таковых почти нет. Единственное, что Леночка помнила, — это осознание первой, настоящей, невосполнимой потери.

— Зачем ты ушла?.. Я не сужу… Я не смею судить… Просто мне плохо — вот в чем дело…

Как давно это было! Так давно, что воспоминания были похожи скорее на увиденный когда-то давно кинофильм, детали которого почти стерлись из памяти, не вызывая никаких эмоций.

По их квартире ходила тетя Нана. Из комнаты в кухню, из кухни в комнату. В чем-то длинном, до пола, и цветастом беспорядочными яркими пятнами. Из комнаты в кухню, из кухни в комнату — туда, где стояла Леночкина кровать.

— Ты почему еще не спишь? — Мама вынырнула из-за неплотно прикрытой двери, и Леночка услышала ее голос, звучавший почему-то как чужой. — Ложись. — Она прикоснулась губами ко лбу дочери, погладила по макушке, и Леночка почувствовала, как дрогнула ее рука.

— Теперь тише, — попросила она подругу, уединившись с ней на маленькой кухоньке. Леночка не вслушивалась в их разговор, но так получилось, что краем уха она уловила что-то о сокращении, о скандале с начальством, о деньгах, о возможном суде и еще о чем-то, совершенно ей непонятном, но вызывающем странный тревожный интерес.

— Да плюнь ты, — говорила тетя Нана и тотчас принялась бранить и одновременно успокаивать маму свистящим шепотом.

— Но как же! Я ведь главбух! А эта крупная растрата грозит мне тюрьмой! А дочка, как она с таким позором всю жизнь?..

— Не дергайся, — и снова свистящий возбужденный шепот Наины Федоровны.

Леночка подняла голову, пытаясь справиться с исподволь подползающей к сердцу тревогой.

Мама заплакала. В это невозможно было поверить, но Леночка слышала ее тихие, глухие рыдания.

— Ты за Ленкой присмотри, если чего, ладно? — донеслось до ее ушей, и она резко села на кровати.

— Прекрати, дурочка! Ну ладно, ладно, куда ж я ее?.. — Наина, уходя, как всегда, чмокнула Леночкину маму в щеку, и на какое-то время все стихло.

Потом мама пошуршала в аптечке, снова вышла на кухню — Леночка услышала, как бьется тугая струя воды о раковину. А когда мама наконец легла, и ее дыхание стало выравниваться, Леночка успокоилась, закрыла глаза и очень скоро уснула.